– Вот эти форты вам надо будет хорошенько изучить и промерить, – серьёзно сказал Тотлебен. – В виде подковы – Константиновская батарея, глубже в бухту – Михайловская. Константиновскую заложил ещё при адмирале Ушакове. Франц Павлович де Воллан. Знаете такого фортификатора?

– Конечно! Мы изучали его план обходного канала Онежского и Ладожского озера. Но не знал, что он ещё и Севастополь строил.

– Франц Павлович Одессу проектировал, здесь – только форты. Константиновскую батарею размечал. Потом Карл Иванович Брюно казематы возвёл.

– Карл Иванович у нас в инженерном училище читал лекции, – с гордостью вспомнил Павел.

– Так вот, ваш учитель и вторую батарею строил. Названа она в честь сына царя, Михаила. Отличное казематированное сооружение.

– Разрешите сделать замечание? Есть один недостаток в расположении Константиновской батареи.

– Вот, так, так! – удивлённо вскинул брови Тотлебен. – Докладывайте, прапорщик Кречен.

– Константиновская батарея уязвима с тыла. Ей необходимо прикрытие.

– И как же вы намеренны её брать? – заинтересовался Тотлебен. – Поведайте ваш план.

– Под прикрытием корабельной артиллерией я бы за батареей высадил десант с лёгкими полевыми пушками и овладел штурмом с тыльной части.

Тотлебен повнимательней вгляделся в узкую полоску берега, соединяющую батарею с материком.

– Согласен, – вынужден был признать он. – Вас хорошо подготовили, прапорщик Кречен. Ага, вижу, Северную сторону начали укреплять, да так и бросили. Видите, форт в виде звезды? По моему мнению: неудачно расположен. Я бы дальше от берега поставил.

– А на той стороне бухты, что за здание стоит выше всех?

– Морская библиотека. Говорят, офицеры вскладчину покупают книги. Из разных стран привозят. Севастополь – горд морской. Кто тут только не бывает. Так что, можете встретить на полках в библиотеке весьма редкие экземпляры.

– Книги – моя страсть! – обрадовался Павел.

– Да, город красивый, – произнёс мечтательно Тотлебен. – Белый, чистый. Но, посмотрите, Кречен, улиц прямых и широких, как в Петербурге, и десятка не наберётся.

– Но взгляните за Константиновскую батарею. В балке много красивых домиков, – возразил Павел. – Все в садах так и тонут.

– Однако, вы глазастый, Кречен. То – дачи знатных горожан. Вы, лучше обратите внимание на ту горку, что возвышается над Корабельной стороной. Видите, на ней башенка построена. Эта горка – важная стратегическая высота. Поставь на ней батарею – и весь город простреливается. Мало того, вся гавань под огнём. Запомните: Малахов курган.

Большая белая чайка с криком пронеслась над их головами. Павел сорвал фуражку и закричал ей:

– Привет, белая птица! Меня зовут Павел!

Проводник татарин поглядел на него с ухмылкой, покачал недовольно головой и на татарском произнёс:

– Глупый мальчик разговаривает с глупой птицей.

– А знаете, молодой человек, какое поверие ходит у местных моряков? Чайки – это души погибших матросов, – сказал Тотлебен, снял фуражку и вытер пот со лба.

– Вот это – да! Красивая легенда. А откуда она родилась? – заинтересовался Павел.

– А представьте себе, попал корабль в шторм. Все снасти переломало. В бортах течь. Команда умирает от жажды. Берега нигде не видать. Все готовятся к смерти, молятся о спасении души…. И вдруг – чайка.

– Не совсем понял, – помотал головой Павел.

– Ну, как же? Чайка! Птицы не улетают далеко от берега. Чайка – это символ надежды. Коль она появилась, значит рядом земля. Это вестник, посланный Богом.

– Ах, вот оно что! – кивнул Павел и на татарском окликнул проводника: – Понял, отец? А ты говоришь – глупая птица.

Татарин с изумлением открыл рот, пробормотал что-то невнятное.

– Вы, Кречен, откуда научились так лихо говорить на татарском? – удивился Тотлебен.

– Дед мой служил на Кавказе ещё с Ермоловым, – объяснил Павел.

– Да, да, что-то такое ваш отец рассказывал.

– Влюбился без памяти в местную княжну. Всеми правдами и неправдами вымолил родителей отдать её в жены. Занял у генерала Ермолова денег на выкуп. Генерал Ермолов, вы же знаете, сам жён покупал в горах.

– Да, что-то слышал, – кивнул Тотлебен.

– Эй, старик, как у вас называется временная жена? – спросил Павел.

– Мута, – недовольно ответил татарин. – Но подобный разврат дозволен только у собак – шиитов. Нам, настоящим правоверным, Аллах запрещает дочерей продавать гяурам.

– Так, вот, – продолжал Павел. – Бабушка моя из карачаевского княжеского рода.

– Княжеского! – удивился Тотлебен.

– Вроде того, – усмехнулся Павел. – Аул у них, да отара овец – вот и всё княжеское достоинство. Но бабушка у меня – золотая. Добрая, ласковая. Уже совсем старушка, но я её безумно люблю. А был у неё младший брат Аслан. Он у себя в горах поссорился с черкесами, да какого-то важного хана зарезал. От кровной мести бежал в Россию. Вот, он нас с братьями с самых пелёнок и воспитывал. Гувернёры – гувернёрами, а дед Аслан как нянька за нами ходил. А так, как он по-русски ничего не понимал, приходилось с ним на карачаевском разговаривать. Однажды я холеру подхватил. Доктора только руками разводили: все, помрёт дитя. Но дед Аслан прогнал докторов и сам меня выходил. Ужас, чем он меня поил. Заставлял пить горячие отвары из каких-то противных трав, да ещё соль замешивал так, что в рот невозможно взять, не то что пить…. Однако, я выздоровел.

– Шаман он у тебя – не иначе, – усмехнулся Тотлебен.

– Ваше высокоблагородие! – окликнул денщик подполковника. – Можно ехать.

Затор на дороге разошёлся. Телеги потянулись вниз, к городу. Погонщики поднимали верблюдов. Офицеры залазили в свои пролётки.

***

Коляска въехала в Севастополь.

– Надо же, какой белый город! – все восхищался Павел. – А цветов сколько! Смотрите, Жернов, вон, в том палисаднике какие огромные розы. А пахнут, наверное, как!

– Да, да, – снисходительно усмехался поручик.

– Неужели тут всегда так красиво?

– Вы влюбились в Севастополь с первого взгляда? – уже смеялся Жерновов.

– Нет, но Петербург я тоже люблю. Но этот город, как будто сделан из зефира. Прямо – зефирный торт.

– Вы не туда смотрите. Взгляните, какие барышни, не хуже ваших роз. Вот, как освоимся здесь, как закрутим романчик! У вас, Кречен, есть дама сердца?

– Есть, – уверенно ответил Павел, вспомнив о Юленьке – милом лягушонке. Он же обещал ей хранить верность, вернее хотел пообещать, но как-то не решился.

– Вот, беда! А я – свободен! – радостно воскликнул Жернов.

Большая Севастопольская бухта врезалась в материк на шесть вёрст. Ширина бухты не менее трёхсот, а где и пятисот сажень. Что Северный берег, что Южный были скалистыми, постепенно понижающимися к морю. Северный берег прорезали небольшие бухточки, переходившие в балки. Южный берег делили три бухты: Килен-балочная, Южная и Артиллерийская. Бухты глубокие и просторные. Южная, самая большая, тянулась на две версты и имела до двухсот