Хобхауз схватился за голову:

— Тебя в Англии нельзя оставлять одного и на час! Умоляю, больше не говори никому. Теперь я понимаю, почему Аннабелла так спешно удрала домой.

— А она удрала?

— Мисс Милбэнк уехала так быстро, словно за ней гналась дюжина чертей и ведьма в придачу. Но она не болтлива, к тому же не сочтет возможным вести разговоры на такие темы с кем бы то ни было. Как тебе пришло в голову говорить Аннабелле такие вещи?

— Ничего такого я ей не говорил, просто сказал, что люблю мальчиков и их фигуры…

— А Каролина?

— А Каролина знает все. Знает, что я терпеть не могу худеньких женщин, потому что они напоминают мальчиков, но таковыми не являются.

— И что леди Каролина ответила?

— Она согласилась играть роль мальчика в наших отношениях.

— О боже! Ты совсем с ума сошел! Что будет, если она поведает об этом всему свету?

— Не поведает. К моему изумлению, Джон, Каро весьма застенчива.

— Не могу поверить.

— Это так. Не знаю, куда смотрел ее Уильям, но это я научил Каро многому. Либо переучил, если она уже познала что-то с мужем.

— Вы вполне друг дружки стоите! Я не удивлюсь, если Каролина и впрямь отправится за тобой на край света.

— Только не это!

— Но ведь она влюблена?

— Да, почитай. — Байрон протянул другу очередное послание Каролины. Тот взял с сомнением, все же читать письма, адресованные другому, да еще и любовные, не слишком красиво, но любопытство одержало верх над нерешительностью.

«Никогда в своей жизни, пока не перестало биться мое сердце, я не забуду мгновения, когда ты сказал, что любишь меня. Мое сердце не соединилось с твоим, нет, оно распласталось перед ним…. наши сердца остались невинными в этом грехе…»

В душе Хобхауза что-то дрогнуло, хотя он очень не любил Каролину Лэм.

— Никогда не мог подумать, что эта вертихвостка способна влюбиться по-настоящему…

Но Байрон не слышал друга, он писал ответ. Хобхауз не сомневался, что ответ будет столь же жарким, как и полученное послание.

Немного поразмыслив, Хобхауз решил, что должен знать обо всем в отношениях своего друга и неистовой Каро, интуиция подсказывала, что это не все сюрпризы, что Байрон наговорил еще чего-то лишнего своей Каролине, недаром та столь доверчиво отнеслась к его любви. Но выведать это у поэта нужно было осторожно, чтобы самому не рассориться.

Байрон охотно шел на разговоры о женщинах вообще, но резко замыкался, стоило начать расспрашивать о Каролине. И вдруг Хобхауза осенило: он чувствует себя виноватым, вернее, не чувствует, но разумом понимает, что это так, и пытается найти себе оправдания. Поскольку таковые не находятся, Байрон либо злится на Каролину, обвиняя ее в своих страданиях, унижая, старательно доказывая ей и, главное, себе, что она недостойна оказанной чести быть возлюбленной гения, либо просто избегает разговоров о Каролине.

Единственным способом оставалось так же начать осуждать леди Лэм. Хобхауз ничего не имел против Каролины, даже учитывая ее роман с Байроном, он видел и куда более невменяемых возлюбленных поэта, правда, те не принадлежали к высшему обществу Лондона.

Из-за Байрона всегда и везде женщины теряли голову и совершали безумства, Каролина вовсе не была исключением, мало того, Хобхауз был убежден, что, не окажись она первой открытой возлюбленной Байрона в Лондоне, таковой стала бы любая другая. Разве что вон у герцогини Мельбурн хватило ума скрыть их роман. Но таких, как Мельбурн, мало.

Дамы с удовольствием показывали пальцем на леди Каролину не столько потому, что осуждали ее саму, сколько потому, что завидовали и одновременно радовались, что не оказались в такой ситуации сами. Каролина отличалась от остальных только тем, что была более откровенной, независимой и просто плевала на все осуждение света. И за это ее тоже откровенно порицали, понимая, что сами так не смогли бы.

Хобхауз не любил женщин, открыто пренебрегающих правилами приличного поведения, в этом он был скорее продуктом своего общества, как и Байрон. Оба друга, с удовольствием вспоминавшие жертвенных и весьма распутных дам полусвета, с которыми их сводила судьба в прежние годы, отдававшие должное их неистовству, готовности наплевать на мнение окружающих, напрочь отказывали в уважении попытавшейся поступать так же светской даме.

Леди не могла быть откровенной и свободной от мнения света. Но если леди от этого мнения зависела, то ее называли пустой куклой. Каролину приятели осуждали за своеволие и неспособность скрыть свои чувства от пристальных взглядов, но попытайся она это сделать, как Байрон тут же объявил бы ее фальшивкой.

Он не замечал фальши в поведении герцогини Мельбурн, потому что та умело скрывала за толстыми драпировками и массивными дверьми все, что происходило в ее спальне, но с удовольствием осуждал герцогиню Девонширскую, в свое время посмевшую быть откровенной. Леди не имела права на открытую откровенность, таковой можно быть только за закрытой дверью.

Однако если бы Каролина вдруг стала такой — скрытной и фальшивой, — разрыв последовал бы немедленно, потому что леди Лэм привлекла Байрона именно своей непредсказуемостью и способностью испытывать настоящие чувства, не скрывая их.

Получался замкнутый круг. Байрон любил Каролину за ее своевольный нрав, отказывая в женской прелести (он сам не раз говорил, что Каро не в его вкусе и не привлекательна внешне, потому что худа), но за этот же нрав осуждал, убеждая стать как все. Он все чаще твердил, что устал от выходок Каролины, но, прекрати она эти выходки, потеряла бы интерес к себе поэта моментально.

Хобхаузу было решительно наплевать на переживания Каролины Лэм, беспокоило только, чтобы она не выкинула какую-то штуку, после которой Байрону придется на ней жениться. Чтобы уберечь друга от такой напасти, Джону непременно нужно знать, что еще умудрился обещать беспокойной любовнице Байрон.

Однажды, решив, что тянуть ни к чему, Хобхауз решительно завел разговор на эту тему, для начала объяснив, что хоть и считает леди Каролину привлекательной, но полагает, что Байрону нужно как-то развязывать эти отношения, потому что они приведут только к неприятностям.

И снова Байрон с готовностью вступил в разговор, видно, ненормальность положения поэт понимал и сам, а вот как быть, не представлял себе.

— Джордж, скажи откровенно, что такое ты обещал или предлагал ей, что заставляет леди быть столь уверенной в твоих чувствах?

— Она не уверена в моих, Каролина уверена в своих. Она готова для меня на все.

Несмотря на то, что в голосе поэта чувствовалась законная гордость мужчины, которого не просто предпочли всем остальным, но ради которого готовы на любые безумства, Хобхауз решил выяснить все до конца. Безумства, конечно, хорошо, но как бы они не стоили слишком дорого тому, ради кого совершаются.