– О Светке точно знает…

– Вот тебе еще один мотив: чтобы молодой сопернице ничего не досталось, включая мужа! У насекомых вообще самки ненужных самцов съедают.

– По-моему, ты сгущаешь!

– Про насекомых?

– Про Тоню.

– Ах, вот оно что! Ну тогда я даю ребятам отбой. Никон нам не нужен. Поделишь с Веселкиным акции, и будете дружить семьями! Так бывает. Четырехугольник! – Алипанов показательно достал телефон.

– Погоди!

– Гожу…

– А что ты предлагаешь?

– Я ничего не предлагаю. Я жду, что скажешь ты!

– Ну, хорошо, а если по-другому?

– А ты понимаешь, что значит «по-другому»?

– Объясни!

– Если по-другому: ты едешь за грибами, а мои люди заходят к Никону и решают вопрос. Частично или полностью. Лучше, конечно, полностью, чтобы никто и никогда…

– Полностью – это как?

– Рассказать?

– Да…

– Пожалуйста! Как в «Кавказской пленнице»: кто нам мешает – тот нам поможет! Берем Никона. Колем. Он думает, мы – РУБОП. Везем на Плющиху, якобы для очной ставки с заказчиками. Он звонит в дверь и говорит, забыл что-нибудь. По ходу сообразим. Они открывают. Их вяжем, а ему все доступно объясняем, и он под нашим присмотром выполняет свой профессиональный долг.

– А если откажется?

– Щас! Если он за денежку готов на все, то ради жизни на земле – тем более. Просто поменяет заказчиков. Потом, похитив деньги и ценности, преступник на радостях где-нибудь в лесополосе неудачно уколется, скажем, «герой». Дело-то обычное. В итоге: замкнутая, экологически чистая система. Ну как?

– Качественно. А неполный вариант?

– Неполный. Берем Никона, дожидаемся, пока Грустилкин вернется к себе домой, звоним в дверь – далее по схеме. Но тут уж, конечно, никакой замкнутости и экологической чистоты. Могут быть проблемы. Серьезные. Выбирай!

– Надо подумать…

– Думай!

– У меня теперь и денег нет. За «Фили» все отдал.

– Мы обслуживаем население в кредит! – Алипанов улыбнулся так широко, что в свете встречных фар засияли его золотые коронки.

Свирельников думал. Все, что он услышал, представилось ему какой-то зловещей, жуткой стеной, сложенной из неподъемных, тесно пригнанных друг к другу склизких валунов и навсегда отделившей его от прошлой жизни. Он пытался найти хоть одну брешь, хоть один неверно, неправильно положенный камень – и не мог. К его ужасу, все казалось логичным, достоверным и жизнеподобным. Нежизнеподобным было лишь то, что все это случилось не в дешевой детективной книжонке, не с кем-то другим, а именно с ним…

«Но Тонька, Тонька-то хороша! Заказчица! Филологиня! Девочка из хорошей семьи! Советская леди! Вот когда палачья порода прорезалась! Вот он когда, Красный Эвалд, вылез! Сука семисвечная!..»

– Ну? – поторопил опер.

– Ничего не надо! – твердо сказал Михаил Дмитриевич.

– Совсем?

– Совсем.

– Ну и правильно! – с легким презрением кивнул Алипанов. – Если можешь простить – лучше прости! Адвокат у тебя есть?

– Григорий Маркович.

– В воскресенье в 22.00 встречаю тебя здесь же и конвоирую домой. Будут звонить – никому не говори, где находишься, даже маме… Я внятен?

– Внятен.

– А счетик за помощь я в понедельник выкачу. Отдыхай! Тихая охота – это то, что тебе сейчас нужно! Я подожду, пока ты отъедешь. На всякий случай. Ну давай!

Свирельников пожал протянутую руку, вылез из машины и побрел к своему «роверу». Похолодевший воздух веял палой листвой, к которой примешивались запахи бензина и свежеположенного асфальта. Цепочка ярко-белых фар, далеко и извилисто растянувшаяся по шоссе, напоминала фонари, висящие вдоль Москвы-реки. Михаил Дмитриевич сделал несколько шагов по неудобному скрипучему гравию, потом остановился, вынул из кармана заячьего Гамлета, несколько мгновений рассматривал его в мелькающем свете и вдруг повернул назад. Вдаль убегала вереница красных габаритных огней, словно в ночь уходило длинное-предлинное факельное шествие. Он приблизился к БМВ, открыл дверцу, но вовнутрь залезать не стал.

– Забыл что-нибудь? – удивился Алипанов.

– Забыл. Я же тебе подарок привез! – Михаил Дмитриевич протянул зверька.

– Ух ты! – Опер зажег в салоне свет. – Тот самый! Какая вещь! Такого у меня еще никогда не было! Спасибо…

– Над Тоней только не издевайтесь! Не мучьте… – попросил Свирельников.

– Ну, ты сказал! Что мы, чечены какие?! – обиделся Альберт Раисович и добавил проникновенно: – Ты правильно решил. Такое прощать нельзя. Я позвоню тебе, как закончим.

– Ты чего такой вернулся? – спросила Светка, когда он сел не рядом с ней, а впереди и рявкнул, чтобы Леша вырубил магнитофон, из которого грохотала популярная песенка про двух лесбиянок, бегающих друг за другом.

– Все нормально, – объяснил Свирельников. – Поехали!

– Без музыки? – удивилась будущая жена и мать.

– Без музыки.

– Я могу что-нибудь спокойное поставить… – робко предложил водитель.

– Без музыки, я сказал!!

Джип помчался по шоссе, выхватывая из темноты внезапные подробности лесной обочины: перистый профиль рябинового куста с черными силуэтами ягод, метровую елочку, выбежавшую с детским любопытством к самой дороге, султаны рогоза, поднявшиеся из заболоченного кювета, похожие на кубинские сигары, растущие, оказывается, на высоких стеблях… Все это высвечивалось на мгновение, вспыхивало фотографическим серебром и уносилось прочь, скрывалось за спиной, возвращаясь в безраздельный мрак ночи.

Свирельников смотрел вперед и думал: если прямо сейчас развернуться, то Алипанова можно догнать только у Окружной, потому что он всегда летает как ненормальный и когда-нибудь непременно расшибется в лепешку.

Светка надулась и сначала молча глядела в окно, потом улеглась на заднем сиденье, подложила под голову куртку и задремала. Но и во сне лицо ее оставалось обиженным.

– Жена не ругалась? – примирительно спросил Лешу Михаил Дмитриевич.

– Ругалась…

– Ничего. Скажешь ей, я тебе зарплату прибавил.

– На сколько? – после благодарного молчания спросил водитель.

– На сотню.

– Спасибо!

– А ты давно женат?

– Пять лет.

– Ссоритесь?

– Нет, что вы! У нас любовь.

– До гроба?

– Это уж как получится.

– А ребенку сколько?