Солнечный свет поднял Хедли настроение. Он любил солнце: тело расслабилось, и тупая ноющая боль в суставах немного утихла. Все части тела ныли так или иначе: постоянная боль стала фоном, дальней спутницей, постепенно уменьшаясь на уровне подсознания. Темная пустота с одной стороны головного мозга… это было хуже всего. Хедли умело сфокусировал взгляд на кошке, пробиравшейся между машинами на противоположной стороне улицы. Несмотря ни на что, видел он довольно хорошо и мог свободно передвигаться. Ну, а ребро в конце концов заживет.

Большая часть организма заживет. Если долго сидеть на солнце, наверное, даже глаз вырастет на прежнем месте – поначалу совсем крошечный, но затем он будет становиться все больше и больше, пока не достигнет полного размера. Впрочем, это маловероятно. Чем дольше Хедли думал об этом, тем сильнее сомневался, что подобное может произойти. Мысль быстро скукожилась, и он с сожалением ее отпустил. Произошедшие события оставили в нем неизгладимый след: к худу ли, к добру ли, но он уже не был прежним Стюартом Хедли.

В сущности, он не был никаким Стюартом Хедли во многих смыслах. Когда-то он задавался вопросом, кто такой и что собой представляет Стюарт Хедли? Но теперь это было уже не важно, поскольку он имел к Стюарту Хедли лишь отдаленное, косвенное отношение. Имя ничуть не волновало: оно было лишь отголоском, не будившим почти никаких эмоций, невзирая на то, что значилось во всех документах из его бумажника. На это имя следовало откликаться, и терпел он его постольку, поскольку.

Хедли сонно достал сигареты и спички, закурил и осторожно вытянул ноги. За железным забором шли ребятишки, толкая велосипед. Они взглянули на Хедли, и голоса их пресеклись, едва они разглядели его изувеченное лицо. Он промолчал, и вскоре они пошли дальше, но разговаривали уже не так громко, как раньше.

Теперь так будет всегда. Хедли помечен, и это всем видно. Ни одна старушка больше не сдаст ему в ремонт свой приемник. Больше никаких шуточек с темноволосой девушкой из киоска с газированной водой в «Вулворте». Однако осознание этого не вызывало у Хедли чувства обиды: теплое солнце расслабило его и умиротворило.

– Можно и мне сигарету? – спросила запыхавшаяся Эллен, спрыгнув с ящика и откинув волосы с глаз. Она подошла к нему и присела на корточки: грязная вода залила ей лицо и руки. Когда Хедли протянул сигарету, Эллен подалась вперед и поцеловала его в затылок.

– Скоро я смогу тебе помочь, – сказал он. – Тогда и вселимся.

– Мы вселимся послезавтра, – прагматично возразила Эллен. – Я просто приберусь, чтобы можно было жить, а потом ты приведешь все в порядок.

– Сколько вещей ты хочешь перевезти от своих родителей?

– Только наши кровати. Ну, и одежду. Посуду… Личные вещи, – она выпрямилась. – Ведь ты не против остановиться там на пару дней?

– Нет, – ответил Хедли: теперь уже он мог вынести что угодно.

– Мы могли бы остановиться у Гоулдов.

– Это не важно. Ты сохранила мебель для гостиной? За нее ведь было заплачено.

– Да, – сказала Эллен. – Мебель для гостиной и кровати, и ту большую лампу, коврики и серебро. Вся мелочь сохранилась. Все, кроме холодильника, плиты и телевизора. Я разрешила их забрать… Не имело смысла их выкупать.

– Ты хочешь сказать, у нас не было выбора.

– Тебе они… нужны?

– Нет, – ответил Хедли. – Мы можем пользоваться ледником.

За пять недель, проведенных в тюремной камере окружной больницы, он научился обходиться без многих вещей.

Эллен вернулась к ведру и тряпкам.

– Зато у нас остался электрический тостер, электрическая кофеварка и блендер «уэринг». Все кухонные приспособления… – Ее голос одиноко затих. – Я не смогла с ними расстаться… в любом случае, мы бы выручили всего пару долларов за штуку.

– Отлично, – добродушно сказал Хедли.

– Хотя, наверное, деньги нам бы пригодились.

– Все будет хорошо, – произнес Хедли. Он выдохнул клуб дыма между геранями и иберийкой и праздно задумался, по силам ли одному мужчине спилить взрослую пальму?

Весь следующий месяц Хедли отдыхал и поправлялся, бесцельно слоняясь по подвальной квартире. Тело медленно заживало, и к нему постепенно возвращались силы. Он очень тяжело болел. Потребовалось много времени, чтобы вернуть утраченное, но восстановилось далеко не все. В конце концов, Хедли махнул рукой, понял, что ждать больше нечего и что на всю жизнь останется лишь то, чем он располагал теперь.

Прежде чем покрасить квартиру, Хедли почистил стены стальной щеткой, соскоблил с дерева старую краску и протравил его морилкой. Под дешевой белой эмалью обнажилось красивое ореховое дерево: медленно и неохотно проступили изначальная текстура и цвет. Хедли терпеливо трудился… Работы было много.

Пока он скреб, тер и чистил, Эллен бегала на службу: Хедли постепенно выздоравливал, а она работала машинисткой-стенографисткой в торговой конторе в центре. Пит и квартира оставались на Хедли. Впервые в жизни он мог долгими свободными утрами размышлять и копаться в себе. В будни не слышалось никаких звуков, не считая мыльных опер, раздававшихся из удаленных приемников, да визга тормозов, когда по улицам мчались грузовики с молоком и хлебом.

Когда зажило ребро, Хедли смог приступить к покраске. Каждую субботу он проводил в малярных магазинах, перебирая цвета и оттенки, краски с высоким блеском, эмалевые, на масляной и водной основе, новые на латексной основе, для кисти и валика, распылители, скипидар, наждачную бумагу – все, что имело отношение к малярному делу. Спокойно и взвешенно выбрав покупку, Хедли принес домой картонную коробку с основными цветами – исходный материал, на котором все строилось.

Аккуратно, шаг за шагом, он продвигался вперед. Процесс был медленный и мучительный: целый день стоя на табурете, Хедли шлифовал, чистил и замазывал щели, убирал многолетнюю пыль и въевшуюся грязь, добирался до подлинного материала, скрытого под несвежими, искусственными слоями. Когда он вскрывал твердые нижние пласты, показывались простые, невзыскательные тона. Хедли обрабатывал каждый квадратный фут, полностью сосредоточившись на ручном труде и целиком отдаваясь работе.

После уборки и покраски настал черед устанавливать новое оборудование. Хедли заказал в оптовой фирме простые потолочные люминесцентные трубки, а затем целый день собирал агрегаты, присоединял стартеры, срывал старую прогнившую проводку и прокладывал прочный алюминиевый кабель в гибкой оболочке. Ночью в квартире запахло краской и газом – от кухонной плиты. В открытые окна доносился аромат осенних листьев, превших в полях и садах. Эллен сидела на кровати и штопала траченное молью покрывало, а Хедли терпеливо чинил смывной механизм в туалете.

Ему хотелось провести улучшенную систему отопления, но это могло и подождать: до зимы еще далеко. Хедли двигался вперед осторожно, шаг за шагом, учился всему заново, начиная с азов. Он пробирался ощупью, как и полагается слабому человеку, выздоравливающему после страшной болезни. Хорошо понимая, какое тяжелое заболевание перенес, он старался не форсировать события.