— Нет, — ответил Сергей.

— Кто видел, что его убили?

— Афоня. Он говорит, что очередь прапорщика прошила сверху донизу. Юрка заметил ДШК и решил зайти сбоку, захватить трофей. Прошел с двумя бойцами. Одного из них ранило, перебиты обе ноги. Афоня его вытащил. А к технику и второму убитому солдату было не подползти. Они лежали в десяти метрах от пулемета. Сам ведь знаешь, Никифорыч, людей было мало. Двадцать человек ранено! — виновато ответил Шкурдюк.

— Н-да, и двенадцать трупов! Такого полтора года не было, со времен гибели группы Масленкина! — воскликнул я и от досады хлопнул себя по лбу кулаком. Голову и так ломило, в ушах звенело, виски сжимало тисками. Опять сегодня контузило…

…Юрку жалко. Всех жалко, но Юрку особенно. Он был моим инструктором в училище. Черт дернул занять ему полтинник на прошлой неделе. Ведь зарекался! Как кому дашь взаймы, так этого человека и убивают. Но если б Юрка не взял денег в долг, наверное, все равно бы погиб. Видно, у каждого своя судьба.

Вернувшихся из «зеленки» офицеров вызвал в свой кабинет комдив. Мы сели на две БМП и помчались в штаб дивизии, получать нагоняй.

А в чем мы виновны? В том, что начальство пошло на глупый договор с «духами»? Что враги начальничков обманули? В том, что противник бросил в бой школу гранатометчиков для проведения учебных стрельб по малочисленной мотострелковой колонне? Что пятьдесят гранатометчиков лупили по нам из гранатометов, как из автоматов, не жалея боеприпасов? Не мы «духам» подсказали, когда и куда идем…

В результате подбит танк, тягач, дотла сгорели КАМАЗ и БМП! Еще восемь бронемашин получили пробоины, а нам даже оборону было не с кем занять, без пехоты, без солдат! Три километра сплошного огня! Вошли шестьдесят, а на своих ногах вышли двадцать восемь человек. И все для того, чтобы провести колонну из шести машин. Один какой-то идиот создает посты и заставы в центре «зеленки», а другой, не умнее, договаривается о «перемирии». Можно сказать, что такими действиями заранее предупредили наших противников о проведении операции. Могли бы еще в штаб мятежников телеграмму послать с уведомлением о наших действиях. А напоследок какой-то штабной «стратег» распорядился идти на боевые без достаточных сил! Привыкли на картах стрелки рисовать да донесения писать. Показушники!

— Как вы могли? — воскликнул при виде нас новоиспеченный генерал. Звание генерал-майора командир дивизии получил ко Дню Победы. А эти потери испортили ему празднование торжества. Сорвали мы запланированный банкет.

Начальник политотдела сидел, откинувшись, в кресле и тупо смотрел в потолок, находясь в глубокой прострации. Шок от всего случившегося сразил полковника наповал. Севостьянов тяжело дышал и громко вздыхал.

— Что за бардак был во время прохода колонны к заставе? — продолжал громко выговаривать нам красивым, хорошо поставленным голосом командир дивизии. При этом он почему-то все время смотрел на меня. — Откуда такая беспомощность?

Грязные, пропыленные, измученные, мы выглядели убого рядом с холеным генералом. Новый комбат стоял, потупив взор, в сторонке, будто его это не касалось. Зампотех вообще не поехал на экзекуцию, а остался возле техники. Держать удар пришлось мне и офицерам роты. Ильшат Гундуллин, перед рейдом, принял дела у Острогина (Серега в полку подписывал бумажки, рассчитывался с имуществом, собирался домой, и вот такая беда)…

— Эх, вы-ы-ы! — вновь воскликнул генерал. — Вояки хреновы!

— В чем наша вина? — наконец отозвался я, не выдержав упреков.

Во мне все клокотало, слова и фразы вырывались изо рта будто помимо моей воли. Я вновь потерял контроль над собой, и от гнева меня качало из стороны в сторону. Глаза застилал туман, из них брызнули слезы досады и жалости к погибшим.

— Так в чем мы все виноваты? В том, что на каждые сто метров было по два-три человека и бронемашина? Что по каждой БМП стреляли три-четыре гранатометчика? Почему вы на нас натравили «духов» со всех окрестностей?

— Товарищ старший лейтенант! Приказываю замолчать и не пререкаться! Виноваты! Не уберегли солдат и не оправдывайтесь!

— А я и не оправдываюсь! Мне сегодня дико целый день везло! Я увернулся от миномета, не попали в меня четыре автоматчика! Я самолично под огнем с сержантом вынес двух убитых и спас двух раненых. За собой никакой вины не чувствую. Не я организовал эту бойню, не я спланировал. Я только свою дурную башку под пули подставлял!

— Ростовцев, успокойся, — подал из кресла голос Севостьянов. — Никто, конкретно вас не обвиняет. Но кто-то ведь виноват!

— Я внимательно посмотрел на него и, думаю, начпо по моим глазам понял, кого я считаю главным виновником разыгравшейся трагедии… В этот момент напряженную тишину разорвала громкая телефонная трель аппарата «ЗАС». Командир дивизии подошел к телефону и задумался на секунду. Он быстро причесал расческой волосы, резко поднял трубку и произнес:

— Слушаю, товарищ командующий. Так точно, товарищ командующий! Так точно! Так точно! Это будет для всех нас суровым и жестоким уроком. Так точно! Я готов понести наказание. Так точно! С себя вины не снимаю. — Генерал положил трубку на рычаг, аккуратно вытер пот платком, поправил еще раз пробор и тихо сказал: — Все свободны. Написать объяснительные. Комбату и замполиту составить донесения. Сдать бумаги в штаб дивизии.

Мы вышли от генерала, и в разных кабинетах отдельно друг от друга описали ход боя. Перечислили потери, указали, кто, где и при каких обстоятельствах погиб. Я, кроме того, отметил отличившихся в этом бою и достойных правительственных наград.

В итоге никого, конечно, не наградили. Гробы сколочены, тела уложены, «цинки» запаяны. Ордена — только погибшим и раненым. Бой закончен — и отдыхайте до следующего рейда. Пушечное мясо — оно и есть пушечное мясо…

На следующее утро две роты разведки после бомбардировки и артобстрела вышли в «зеленку». Они нашли в зарослях густого кустарника обезображенные тела пропавших. Версия, возникшая в воспаленных умах особистов и некоторых политотдельцев, о том, что сержант и прапорщик сдались в плен, отпала. А дело было так. Когда Юрка вместе с сержантом попытались прорваться к ДШК, то «духи» их сразу заметили, подпустили обоих поближе и расстреляли из пулемета. Погибли мужики в бою, как герои…

* * *

На «базе» мы простились с убывающими домой Ветишиным и Калиновским. Ребята выжили после тяжелейших ранений. Пора на Родину, налаживать новую мирную жизнь.

Сашка Калиновский выздоровел и мог уже более-менее ходить. Постепенно восстанавливалась речь, но еще были частичные провалы памяти. Он не всех узнавал. У Сашки вынули из головы все осколки, кроме одного, который так и остался торчать под черепной коробкой, почти касаясь мозга. Пошевелится кусочек металла, чиркнет по мозжечку — и ты парализованный инвалид.

Мы проводили Александра до самолета, и он улетел в Ташкент. Из Ташкента он должен был попасть в Москву, а дальше в Минск. Прямого рейса не было. Не долетел…