Маркус Гаек, которому исполнился шестьдесят один год, был на пять лет моложе Зигмунда Фрейда. Он родился на Балканах, изучал медицину в Венском университете и получил ученую степень в 1879 году, двумя годами раньше Зигмунда Фрейда. Выглядел он неряшливо – седоватая борода и облысевшая голова, жидкий хохолок волос посередине, торчащий вверх, а затем закручивавшийся неописуемым образом. Его красили лишь чудесные глаза – широко расставленные, печальные, сочувствующие.

Доктор Гаек быстро провел осмотр, затем выпрямился и небрежно изрек:

– Ничего серьезного. Всего лишь начало лейкоплакии на слизистой оболочке твердого нёба.

– Исчезнет ли она со временем?

– Не думаю. Лучше удалить ее. Это несложная операция. Приходите в мою амбулаторию в Городской больнице рано утром. Я произведу удаление, и к полудню вы будете дома.

Несколькими днями позже в дом Фрейдов пришел молодой врач–терапевт Феликс Дейч. Один из наставников Мартина Фрейда в университете, он стал другом Зигмунда, а затем и семейным врачом. Став сторонником психоанализа, Дейч опубликовал доклад под названием «Значение психоанализа для лечения внутренних болезней». Его жена Елена Дейч также окончила клиническую школу Венского университета и обучалась психиатрии у Вагнер–Яурега и у Крепелина в Мюнхене. В годы войны она познакомилась с книгой Зигмунда Фрейда, затем перечитала остальные труды и начала посещать его лекции. Она просила Зигмунда подвергнуть ее психоанализу. Он занимался с нею, а затем сообщил ей: «Психоанализ не нужен, у вас нет невроза». Она включилась в психоаналитическую работу с больными, которых ей направлял Зигмунд, и Елена и Феликс Дейч превратились в активных участников Психоаналитического общества.

Зигмунд попросил Феликса Дейча осмотреть больное место и показал ему, где оно находится – на нёбе с правой стороны сразу за зубами. Лицо доктора Дейча ничего не выражало, когда он закончил осмотр.

– Диагноз доктора Гаека правильный; это обычная лейкоплакия. Было бы разумным удалить ее, пока она не стала больше.

Впервые Зигмунд почувствовал беспокойство; оно было вызвано не тем, что сказал Феликс Дейч, а озабоченным выражением его лица.

– Дейч, обман пациента ради его спокойствия в подобных случаях сохраняется недолго. Меня беспокоят два момента: моей матери восемьдесят семь лет, и она не вынесет моей смерти…

Он поднялся из кресла, прошелся туда–сюда по кабинету, а затем, повернувшись к доктору Дейчу, сказал:

– …Я должен умереть достойно. Поэтому для меня так важно знать истину.

Феликс Дейч пожал плечами и ласково улыбнулся.

– Уважаемый профессор, зачем вы бередите себя такими мыслями? После внешнего осмотра я сказал, что доктор Гаек прав. Как только будет произведено удаление, вы обо всем забудете.

Два месяца Зигмунд хранил молчание по поводу нароста во рту. И зачем было посвящать в это семью? Он умолчал и о том, что отправляется в городскую больницу в клинику доктора Гаека на операцию. Если он возвратится домой к обеду, хоть и со слегка болезненным ощущением во рту, стоит ли беспокоить своих?

В то утро он поднялся решительным шагом по Берг–гассе и по Верингерштрассе, повернул направо, к Городской больнице, затем пересек ее территорию в направлении «новой клиники». Это была клиника, где принимали больных без предварительной записи для осмотра и небольших операций в полости рта. Зигмунд прошел мимо десятка людей, сидевших на деревянных скамьях в длинном коридоре, и еще большего числа находившихся в зале ожидания. Молодая сестра в ослепительно белом халате и белом чепце, закрывающем волосы и ниспадающем на плечи, немедленно провела его к доктору Гаеку. Комната с высокими потолками была залита апрельским солнцем, проникавшим через угловые окна. Там были два кресла с прямыми спинками, к которым прислонились столики, вращающееся кресло для врача и плевательница на стойке для сплевывания во время операции.

Доктор Маркус Гаек усадил Зигмунда в кресло в углу у окна, попросил его расстегнуть воротник, снять галстук и прополоскать рот раствором антисептика. Через увеличительное стекло он еще раз обследовал нарост, повязал салфетку вокруг шеи Зигмунда, обезболил больное место кокаином и наложил анестезирующее лекарство на оперируемый участок. С другой стороны рта была введена деревянная распорка для доступа к зоне опухоли. Сестра достала скальпель из стерилизатора и подала инструмент врачу.

Кровотечение было обычным при первом надрезе. Доктор Гаек ожидал, что ему потребуется не более двадцати минут, чтобы удалить пораженное место. Зигмунд начал кашлять и сплевывать кровь в плевательницу. Чем глубже входил в тело скальпель, тем сильнее становилось кровотечение. Пытаясь сплюнуть кровь, Зигмунд вытолкнул распорку, и поле операции закрылось. Это помешало Гаеку быстро удалить опухоль и остановить приток крови. Он закричал Зигмунду:

– Профессор Фрейд, держите рот раскрытым! Попытайтесь не закрывать! Сестра, откройте рот профессора.

Из–за того что Гаек был вынужден торопиться, его движения стали менее точными. Он почти вырезал опухоль и требовался лишь последний разрез ткани, удерживавшей опухоль, и в этот момент он перерезал крупный кровеносный сосуд. Фонтаном хлынула кровь прямо в лицо Гаека. Гаек, который не успел удалить опухоль, закричал:

– Держите открытым рот, профессор!

Кровь текла по рубашке и брюкам Зигмунда, обрызгала Гаека и сестру–ассистентку. Зигмунд не только захлебывался и кашлял, но из–за потока крови конвульсивно наклонился вперед в кресле, в то время как сестра пыталась удержать его. Гаеку нужно было хорошее поле обзора, а он почти ничего не видел. Однако он, искусный и опытный мастер, последним надрезом удалил сине–красную опухоль диаметром с пятак, похожую на ягоду.

В то время как Зигмунд кашлял и сплевывал кровь, чтобы не задохнуться, Гаек быстро взял марлевый тампон, вложил его в рану и твердо прижал его, засунув свой большой палец в правую часть полости рта Зигмунда. И пациент и врач запаниковали, когда хлынула кровь. Зигмунд еще не решался говорить, но его глаза вопрошающе смотрели на Гаека, потерявшего присутствие духа. Гаек понял его вопрос и сказал:

– Профессор, мне казалось, что это поверхностное поражение, но чем дальше я продвигался, тем очевиднее становилось, что опухоль большая. Я почти потерял надежду добраться до ее основания, когда перерезал крупный кровеносный сосуд. Ни один хирург не может продолжать операцию при открытом кровотечении. Но полагаю, что я удалил опухоль полностью. Вам придется побыть в кресле около часа, я и сестра по очереди будем держать тампон на вашей ране. Как только прекратится кровотечение, мы переведем вас в более удобное место.

Зигмунд был почти в состоянии шока. Он знал, что Гаек ответственно относится к своему делу. Если врач был вынужден углубиться более чем на сантиметр, то он считал нужным поступить именно так, чтобы полностью удалить опухоль, и тогда это нечто большее, чем поверхностное поражение ткани. Удалил ли Гаек опухоль полностью последним движением скальпеля? Или же поток крови из артерии закрыл место операции и не позволил Гаеку распознать природу нароста? Он слышал, как врач сказал: «Я позвоню вашей семье».