Между тем Сайгон погрузился в отдававшее безумием отрицание реальности. Несмотря на очевидность неминуемой победы коммунистов, многие обитатели столицы, как вьетнамцы, так и американцы, отказывались признавать, что вскоре их привычному миру со всеми его плюсами и минусами придет конец. Одним из главных эскапистов был посол Грэм Мартин. В феврале Фрэнк Скоттон, прилетевший в Сайгон вместе с делегацией конгрессменов, пришел в ярость, узнав, что Фрэнк Снепп — человек, который не боялся говорить самую суровую правду, — был отстранен послом от участия в брифингах. Скоттон пригласил аналитика ЦРУ на встречу с конгрессменами, чтобы проинформировать их о реальной обстановке[1432].

8 апреля сайгонская резидентура ЦРУ направила в Вашингтон телеграмму с подробной информацией от проверенного и авторитетного «источника из Тэйниня» о решении Ханоя совершить рывок для достижения полной победы: «Как бы ни развивалась ситуация дальше… не будет и речи о переговорах или трехстороннем правительстве. Коммунистические силы нанесут удар по Сайгону». Однако посол Мартин почти с одержимым упорством до последнего отвергал очевидные факты и настаивал на возможности заключить сделку с Ханоем и сохранить остатки независимого Южного Вьетнама. Наиболее важным последствием такого витания в облаках было то, что посол отклонял все просьбы организовать эвакуацию для десятков тысяч вьетнамцев, которых неминуемо ожидала месть со стороны коммунистов, в результате чего эвакуация была начата слишком поздно и в очень ограниченных масштабах. Такое упрямство посла, вкупе с его неоправданно оптимистичными депешами в Вашингтон, вызывали беспомощное бешенство у сотрудников посольства, обеспокоенных судьбой своих южновьетнамских друзей и коллег. Только 21 апреля транспортные самолеты ВВС США начали вылеты из аэропорта Таншоннята — всего было сделано 304 рейса, — эвакуировав в общей сложности 43 000 американцев и вьетнамцев.

В последние недели перед падением Сайгона многие вьетнамцы, у которых не было связей, чтобы попасть на американский «ковер-самолет», пытались найти любые способы бежать из страны, несмотря на все тяготы изгнания, особенно мучительные для представителей этого народа с его культом семьи и привязанностью к родным местам. Между тем члены французской общины во главе с послом язвительно насмехались над американцами, пребывая в иллюзорной уверенности, позже показавшей свою несостоятельность, в том, что особые отношения Франции с Ханоем обеспечат ей особое положение в коммунистическом Вьетнаме.

Пиастр обесценился настолько, что иностранцы с долларами шиковали почти бесплатно: по словам пилота Air America, самая красивая проститутка в Сайгоне стоила 66 центов «за один раз» и $1,11 за ночь. В барах и гостиницах разворачивались оргии, безумие которых подогревалось смертельным страхом, одолевавшим их участников. Американские советники призывали правительство Тхиеу хотя бы частично раскрыть своим людям реальное положение дел. Но южновьетнамские официальные лица продолжали предаваться пустословию и лжи на фоне панических слухов и того, что выглядело просто безумием: командно-штабное училище ВСРВ в Лонгбине продолжало занятия вплоть до 28 апреля. Курсанты из числа старших офицеров часами обсуждали сценарии боевых действий и приходили к выводу, что Соединенные Штаты не бросят в беде страну, ради которой они пожертвовали жизнями 58 000 своих граждан[1433].

Тогда как многие состоятельные вьетнамцы поспешно распродавали свое имущество, чтобы собрать деньги и бежать из страны, некоторые, наоборот, возвращались домой. Нгуен Тхи Чинь, которая в 1954 г. подростком бежала из Ханоя и с тех пор стала самой известной южновьетнамской кинозвездой, находилась на съемках в Сингапуре, но решила, что ей нужно вернуться в Сайгон: «Умом я понимала, что этого не нужно делать, но сердце звало меня домой»[1434]. 1 апреля майор Нгуен Конг Луан, 21-летний ветеран войны, только что закончивший курсы в Форт-Беннинге, вместе с тремя товарищами вылетел из Сан-Франциско в Сайгон. В Таншонняте девушка за регистрационной стойкой в недоумении спросила: «Зачем вы вернулись? Далат пал прошлой ночью».

Несмотря на свою прежнюю роль союзника, новое лейбористское правительство Австралии приказало Королевским ВВС эвакуировать оставшийся австралийский персонал, но не брать на борт беженцев. Премьер-министр Гоф Уитлам добился от Ханоя публичных гарантий того, что населению Южного Вьетнама нечего опасаться со стороны будущего коммунистического правительства. Из 3667 человек, подавших заявления на получение австралийских виз в последние недели, всего 342 получили визы и только 76 из них в конечном итоге сумели уехать в Австралию. Вьетнамские сотрудники посольства были брошены на произвол судьбы. Между тем в приступе абсурдной сентиментальности иностранные благотворители организовали эвакуацию детских домов. Ни один здравомыслящий человек не мог предположить, что победившие коммунисты будут убивать детей, тогда как было очевидно, что офицеры ВСРВ, чиновники и полицейские станут главными жертвами, — но у этих людей не оказалось богатых и сентиментальных иностранных друзей.

Лейтенант Нгиен Кхием впоследствии рассказывал: «Мы понимали, что проигрываем, но абсолютно не могли представить, что нам делать. Мы даже не осмеливались говорить друг с другом на эту тему, чтобы не поддаться панике. Мы лгали нашим людям, чтобы успокоить их»[1435]. Кхием был выходцем из семьи преуспевающего бизнесмена, их жившие в Европе родственники не переставали звонить им домой и настойчиво убеждать: «Уезжайте оттуда! Бегите!» «Они знали больше, чем мы, — сказал Кхием. — Но как было бежать?» Нго Тхи Бонг, пережившая ужасы коммунистической оккупации Хюэ в ходе Тетского наступления 1968 г., писала из Сайгона своему британскому другу Гэвину Янгу: «Мы почти побеждены. Мой самый дорогой, мой единственный сын Минь был в Дананге… Жив ли он еще? Или мертв? Какое это невообразимое горе для несчастной матери… я не могу выразить свои чувства… Мы живем от минуты к минуте… У меня больше нет слез, чтобы оплакивать моего Миня и переживать о моих внуках. Ах, моя страна, моя бедная страна»[1436].

Почти 3 млн американских ветеранов с особыми чувствами следили за драмой, разворачивавшейся по ту сторону Тихого океана. Отставной капитан морской пехоты Хейз Паркс с сожалением констатировал: «Если бы южане знали, какое будущее их ожидает, они бы воевали по-настоящему»[1437]. Генерал-лейтенант Брюс Палмер негодовал: «Правда такова, что, когда Южный Вьетнам в предсмертные часы обратился за помощью к США, мы от него отвернулись… Наши южновьетнамские друзья никогда не смогут забыть трагический кошмар тех последних событий»[1438]. Военная медсестра Филлис Брин была с ним согласна: «Я ужасно переживала из-за того, как мы поступили со всеми вьетнамцами, которые нам доверяли»[1439].