– Как это «прошлендрала»? Выбирай, пожалуйста, выражения! – обиделась Динка.

– Чего выбирать? – подняв кустистые брови, хмуро спросил Ефим.

– Выражения, вот чего. Я не одна была, а с Леней ходила!

– А какая тебе Леня защита, что он может без ружья? Вот кинет кто хорошую каменюгу из кущей и раздробит голову. Уж один раз было такое дело.

– Фью! – свистнула Динка. – Запугался! Уж не Матюшкины ли?

– А что ж Матюшкин? Первейший гад! Это тебе все тру-ля-ля, а он и доси забыть не может, как ты его скрипкой да мертвяком поддразнила! Вчера как узнал, что пан уехал, так напились с Павлухой горилки и давай грозиться.

– А пан уехал? Совсем? – живо спросила Динка.

– Совсем не совсем, а до весны. Подарок тебе передал! – смягчился вдруг Ефим.

– Какой еще подарок? – вспыхнула Динка. – Не нужны мне панские подарки!

– Ну не подарок, а так, приклад к лошади. Я, говорит, вместе с Примой должен был им отдать, да забыл тогда.

– Да что это такое? При чем тут Прима?

– А при том, что это седло. – Лицо Ефима смягчилось, глаза сузились. – Ох и красиво! С уздечкою да с плеткою! Казацкое седло, черненым серебром все выложено, аж блещить!

– Да на черта оно мне! – сердито топнула Динка. – Я ведь ему сказала, что не желаю ездить боком!

– Боком, боком, ненароком!.. Я ж тебе говорю, что седло казацкое, а какой казак ездить боком? Так и пан сказал: твоя панночка, Ефим, отказалась от дамского седла, так пусть ездит на мужском!

– Не буду я ни на каком! Зачем ты взял, Ефим? Что это за дружба такая завелась?

– Ниякой дружбы, а просто ехал пан на вокзал, остановился около моей хаты, попрощался со мной за руку и внес седло. Передай, каже, твоей панночке! С тем и уехал! Что я ему мог сказать! Вот приедет весной со своей заграницы, тогда и скажешь сама!

– Втащил все-таки! Тьфу, нахальство какое!

– А никакого особого нахальства тут нет. Пан как пан, еще и лучше многих. – Голубые щелочки глаз Ефима вдруг весело подмигнули. – Коров не велел больше продавать! А ни одному человеку! Остались теперь наши богатеи с носом, и Павлуха тоже! Ну, они дуже не пострадают, бо у них и свои коровы хорошие, а вот только что от зависти аж почернели! Злобятся очень! Вот потому я и говорю тебе: не шлендрай зря где ни попало! Убить они не убьют, а суродуют из-за угла!

– Ладно, слышала я уж это! – махнула рукой Динка. – А Мышка дома? – спросила она.

– Конечно, дома. Уже десятый час! Пешком пришла, потому как некому было ехать за ней. Я сегодня должен весь этот луг скосить, потому как завтра мы с Дмитрием для солдаток косим.

– На панском лугу? Отаву?

– Хоть и отаву, а там возов десять будет. Решили всем обчеством помочь солдаткам, некому у них косить!

– Ладно, убирать сено я тоже приду, тогда скажи! – крикнула Динка и побежала домой.

На террасе Леня, сильно жестикулируя, рассказывал Мышке про ночной поход к «братьям-индейцам», все время повторяя: «Ты представляешь себе, как мы были поражены!»

Динка тоже вступила в разговор, наскоро поцеловав сестру.

– Но вы сумасшедшие, просто сумасшедшие! Я не знала, что и думать! Приезжаю – дверь заперта, и Ефим говорит, что не ночевали! Но то, что ты, Леня, рассказываешь, просто изумительно!

Динка начала в подробностях передавать сестре все, что они слышали и видели в корчме, потом серьезно сказала:

– Только об оружии и о деньгах никому нельзя говорить, кроме мамы…

– Еще бы! Они нам так доверились, ни о чем говорить не надо, даже Ефиму, хотя жаль, что Ефим верит в скрипку мертвеца. Сам, говорит, слышал…

– Ну, о скрипке-то мы когда-нибудь скажем ему, может, зимой. А пока пусть все так будет!.. – согласилась Динка и живо спросила: – Ну а где это седло, что прислал пан?

– Ах да! Чудесное седло, только, верно, очень дорогое, ну, весной расплатимся!

Мышка сбежала с крыльца. Под дубом, накрытые ковриком, лежали почти новое мужское седло, отделанная черненым серебром уздечка и легкая плетка с тонкой ручкой.

– Ох ты! Дорогой подарок! Раскутился пан! А где он сейчас? Может, еще в городе, так я бы ему свез это седло туда! К черту! – разозлился вдруг Леня.

Динка присела, перебирая кольца на уздечке.

– Придется мне научиться ездить в седле. Уж очень оно красивое, – вместо ответа сказала она.

За чаем Мышка вдруг вскочила:

– Да, я была на городской квартире, и там оказалось письмо от Почтового Голубя. Очень тяжелое письмо… сейчас я принесу!

Она сбегала в комнату за сумочкой и, порывшись в ней, достала серый солдатский треугольник.

– И главное, без адреса… даже ответить некуда. Вот, почитайте!

«Здравствуйте, Анжелика Александровна и Дина Александровна! Шлю я вам свой низкий поклон с обагренных кровью полей! Завтра мой первый бой! Я не боюсь смерти – жизнь моя никогда не была счастливой, – я боюсь убивать сам… Я уже видел много раненых, умирающих, с перебитыми руками и ногами, изуродованных людей. Муки их описать невозможно. Так неужели и моя пуля или штык будут вонзаться в живое человеческое тело и дробить ему кости? Может быть, такому же солдату, как я, без вины виноватому в этой кровавой каше. Сегодня нас собрали и говорили нам, что мы должны биться до последнего дыхания за царя и отечество, завтра батюшка благословит нас святой иконой на тяжкий грех – убийство людей. Простите, что я все это пишу вам, Анжелика Александровна, но не с кем больше мне поделиться. Домой я писать не буду, пусть для них я без вести пропавший солдат. Но вы мой ангел-хранитель, спасибо вам за бархотку, я ношу ее около сердца и молюсь, чтоб она дала мне силы все это выдержать. До свиданья, а может быть, прощайте. Я хотел бы иметь хоть несколько слов, написанных вашей рукой, но просить об этом не смею.

Низкий поклон вашей сестре и брату.

Ваш Жиронкин».

Динка опустила письмо и взволнованно сказала:

– Обязательно напиши ему сегодня же.

– Да, надо написать, – серьезно подтвердил Леня. Мышка всплеснула руками.

– Господи! Я сама хотела, но тут нет адреса, он забыл написать адрес! – огорченно сказала она.

– Как нет адреса?

Леня и Динка подробно осмотрели письмо, конверт, снова перечитали строчки; в конце письма было нарисовано пронзенное стрелой сердце.

– Действительно, нет адреса! Ну что за чудак! – развел руками Леня. – Сердце какое-то намалевал, а адрес забыл!

Динка опустила на колени серый треугольник.

– Настоящее голубиное письмо… – с грустью сказала она. – Придется подождать второго… если оно когда-нибудь придет.

Леня засел за учебники.