— Я надеялся, что после прогулки вы появитесь здесь, — сказал он радушно. — Мы с месье Дювалем как раз обмениваемся взаимными заверениями в нашем безумии.

— На Мраморном море, — без предисловия бухнул Коглен, — кто-то пытался убить Мэннерда. Поскольку покушение явно сопряжено с этим делом, может, это и безумие, но положение определенно серьезное! Вам звонили из Управления?

— Это было бы излишне, — мягко ответил Галиль. — Я присутствовал при покушении.

Коглен удивленно заморгал.

— Я с самого начала считал, что мистеру Мэннерду грозит опасность, — извиняющимся тоном пояснил Галиль. — Я, конечно, недооценивал ее. Но после вашего рассказа о том, что произошло вчера вечером — когда даже Мэннерд сам поверил в то, что споткнулся, — я принял все возможные меры, чтобы защитить его. Поэтому я, разумеется, был на яхте.

Коглен не верил своим ушам.

— Но я вас не видел!

— Я сидел под палубой, — хмуро пояснил Галиль. — Но большинство матросов были моими людьми. Вы, должно быть, заметили, что они не слишком искусные моряки?

Коглен никак не мог собраться с мыслями.

— Но…

— Пуля не причинила бы ему никакого вреда, — заверил его Галиль. — Меня больше беспокоил обед. Когда мы думали о грозящем ему убийстве, то опасались не только ножей и пистолетов, но и яда. Я старался предотвратить возможность отравления любым путем. Повар на яхте перепробовал все, что должны были подавать, а у него талант распознавать даже самые мельчайшие следы всех распространенных ядов. Забавный талант, верно?

— Но ведь в Мэннерда стреляли! — возразил Коглен. Лейтенант Галиль кивнул. И невозмутимо затянулся.

— Я — великолепный стрелок, — скромно сообщил он. — Я наблюдал за вами. В самый последний миг — и, к стыду моему, должен признать, что по чистой случайности, — мы обнаружили, что кофе отравлен.

Коглен ощутил, что в душе его подозрительность борется с замешательством.

— Если вы помните, — осторожно сказал Галиль, — мистер Мэннерд был всецело поглощен разговором. Когда он вспомнил о своем кофе, напиток уже остыл. Он послал матроса налить ему нового. Что неприятно, — добавил лейтенант с досадой, — так это то, что он остался в живых совершенно случайно! Повар — мой талантливый подчиненный — вылил остывший кофе и налил в чашку мистера Мэннерда горячий. А он, то есть повар, любит чуть теплый кофе — до чего же странные иной раз у людей бывают вкусы! Он решил выпить тот кофе, который вернул мистер Мэннерд, и оказалось, что в него что-то подмешали. Возможно, весь кофе был отравлен. Повар немедленно доложил мне. Предупредить мистера Мэннерда времени не оставалось. Он уже держал чашку в руке. Необходимо было какое-то эффектное действие. А я наблюдал за вашим обедом, готовый вмешаться в случае необходимости. Как я уже говорил, я великолепный стрелок, и мне не оставалось ничего иного, как выбить чашку у него из руки.

Коглен открыл рот, потом снова закрыл его.

— Вы… стреляли в чашку… Но кто пытался отравить его? Галиль вытащил из кармана стеклянный пузырек. Он не был закупорен, но изнутри его покрывала пленка из крохотных кристалликов, как будто там засохла какая-то жидкость.

— Это, — отметил он, — выпало из вашего кармана, когда вы рыскали по кустам в поисках стрелка, который на самом деле находился на яхте. Один из моих людей увидел, как этот флакон вывалился, и принес его мне. Это яд.

Коглен уставился на пузырек.

— Пожалуй, я уже немного подустал от мистификаций. Я арестован?

— Отпечатки пальцев на нем смазаны, — сказал Галиль. — Но я точно знаю, как выглядят ваши. Эти принадлежат не вам. Флакон подсунули вам в карман — не очень аккуратно, вот он и выпал. Вы не арестованы.

— Большое вам спасибо, — с иронией сказал Коглен.

Он отодвинул ногой одну из книг на полу у стула Дюваля. Они были всех возможных размеров. Некоторые имели основательный вид немецких справочников, одна или две были изданы во Франции. Подавляющее большинство было на современном греческом.

— Месье Дюваль ищет в исторических книгах что-нибудь, что может пролить свет на нашу загадку, — пояснил турок. — Я считаю это дело крайне важным. В особенности важным мне кажется вот это. — Он указал на мокрое пятно на стене. — Я очень рад, что вы со своими профессиональными знаниями пришли сюда.

— Почему? Что я, по-вашему, должен делать?

— Осмотрите его, — попросил Галиль. — Найдите объяснение. Помогите мне понять, что это значит. У меня есть совершенно безумное подозрение, которое мне не хотелось бы произносить вслух, потому что оно основано только на логике.

— Если вы можете найти в этой неразберихе хоть малейшую логику, значит, от вас куда больше пользы, чем от меня. Это все просто в голове не укладывается!

Галиль с надеждой смотрел на него. Коглен подошел к влажному пятну. Оно представляло собой почти правильный квадрат, и ни над ним, ни по сторонам от него не было никаких следов сырости. Под ним по стене сбегало несколько тонких струек, но по-настоящему влажным был только этот квадрат. Коглен ощупал стену над ним. Повсюду, за исключением мокрого пятна, стена имела нормальную комнатную температуру. Разница в температуре между обычной штукатуркой и пятном была в точности такой, как если бы в стену был вмурован морозильный аппарат. От постоянной влажности штукатурка сгнила. Коглен вытащил перочинный ножик и начал осторожно ковырять ее.

— Какая рационально объяснимая связь может существовать между этим пятном, надписью в книге и попытками убить Мэннерда? — спросил он, не переставая орудовать ножом.

— Рационально объяснимой — никакой, — признал Галиль. — Существует логическая связь. В полицейской работе приходится пользоваться здравым смыслом, но не приходится ожидать его от происходящих событий.

Пласт штукатурки откололся и полетел на пол. Коглен взглянул на него и вздрогнул.

— Лед! — отрывисто сказал он. — Здесь должна быть какая-то машина!

Участок, от которого откололся этот кусок, побелел от инея. Коглен поскреб его ножиком. Тонкая корочка льда, тончайшая. За ним снова влажная штукатурка, но не промерзшая. Коглен нахмурился. Сначала лед, потом его нет — и ничего, чем можно объяснить это явление. Морозильная камера не может работать подобным образом. Холод не образуется ни слоями, ни тонкими полосами. Не образуется, и все тут.

Коглен сердито расковыривал штукатурку, поддевая ее кончиком ножа. Нож стал ледяным. Коглен обмотал рукоять носовым платком и продолжил работу. Влажная гнилая штукатурка оказалась толщиной примерно в дюйм. Под ней находилась грубая каменная кладка.

— Вот черт, — выругался он сердито. Отошел назад и принялся разглядывать отверстие.

Никто не произнес ни слова. Он проковырял штукатурку насквозь, но не нашел ничего, кроме тонкого слоя льда, за которым находился еще один слой краски. Коглен тупо смотрел на стену. Потом заметил, что в том месте, где он соскреб изморозь, проделанная им дыра затуманилась. Он подышал в отверстие. И ахнул.