Шрифт:
Интервал:
Закладка:
До третьего этажа он дошел быстро, попутно успокоив трех чересчур ретивых бойцов спецназа, под шумок громивших помещения МАНОКК. На четвертый этаж, где были расположены спортзалы и душевые кабины, пройти не удалось: защитники Ассоциации ответили огнем на поражение, отобрав у десятка нападавших оружие, и под пулями «качать маятник» Матвей не захотел.
Поразмыслив, он пробежал по коридорам третьего этажа, нашел с тыльной стороны здания пожарную лестницу, выходящую во двор, и, выбив стекло в окне, перебрался на лестницу. Во дворе бой уже затих, немногочисленных защитников Ассоциации согнали к гаражу, и штурмующие начали выяснять отношения между собой, так как имело место очередное пересечение операций, подготовленных разными спецслужбами. Благодаря этому Матвею удалось взобраться по лестнице на крышу практически незаметно, а дальнейшее было уже делом техники. Проникнув через слуховое окно крыши в балочное помещение, а оттуда на пятый этаж, Соболев начал одного за другим нейтрализовывать сопротивляющихся охранников объединения «Честь и Достоинство», не ожидавших нападения с тыла. Всего их оказалось одиннадцать, и лишь двое проявили серьезное сопротивление: молодой парень, худощавый, быстрый, гибкий, очень резкий, владеющий «комба» не хуже любого «супера» и метающий ножи в стиле героев «Великолепной семерки» (он прикрывал спину руководителя организации Евгеньева), и сам президент МАНОКК (о чем Матвей узнал позже).
Бой происходил в холле четвертого этажа, у выхода на лестничную площадку. Плечистый, мощный, очень хладнокровный, владеющий стилями «барс» русбоя и карате школы сётокан-рю, президент дрался отчаянно и смело, пока какой-то приблизившийся спецназовец не выстрелил в него из пистолета откуда-то из-за спины Матвея.
Евгеньев, получив пулю в ключицу, упал.
Матвей, оглянувшись, встретил кривую усмешку одного из пятнистых десантников, в ярости врубил ему между глаз «колун», отобрал пистолет (снова мощный «генц», довольно редкое оружие, применяемое только спецподразделениями, надо все же выяснить, чья это команда пользуется таким) и опустился на корточки над командиром отряда защитников здания. Отвел руки здоровяка, которыми тот пытался зажать рану у основания шеи, прижав ее, – она оказалась сквозной, пуля прошла навылет, – сосредоточился и, побелев от напряжения, облившись холодным потом, остановил кровотечение.
Мужчина шевельнулся, открывая глаза, прошептал разбитыми губами, на которых пузырилась кровь:
– Подонки!.. Да вас всех надо… За что? Где ордер?.. Зачем весь этот штурм? Мы бы сами все отдали… – Ослабев, он затих. Но снова открыл глаза, в которых искрой разгорелось удивление. – Я президент МАНОКК Евгеньев, а кто вы?
– Федеральная служба безопасности, – глухо ответил Матвей.
– Какого дьявола вам понадобилось действовать такими методами? Неужели нельзя было просто явиться ко мне в кабинет и… – Глаза раненого расширились, и Матвей, почувствовав опасность на мгновение раньше, прыгнул вдруг в сторону, не оборачиваясь и не вставая с корточек.
Пуля из «генца» вонзилась в стеклянный аквариум, который до этой минуты очереди из автоматов щадили, и пятьсот литров воды вместе с рыбками с шумом вылились на пол холла, обдав упавшего навзничь Евгеньева. Стрелявший в спину Матвея невольно отпрянул, и тот, с усилием выходя на режим, прыгнул к нему, нанося удар ногой с разворотом, не заботясь о целости его головы. По всей видимости, это был один из оперов «Анальгина», получивший задание убить президента МАНОКК.
Матвей вернулся к Евгеньеву, глядевшему на него с недоумением, но расспросить его не успел – на этаже появились бойцы «Грозы», ведомые Белоярцевым. Они лихо повязали всех, кто находился в холле, бесцеремонно подняли Евгеньева и, не обращая внимания на ранение, надели наручники и ему.
– Осторожней, – хмуро бросил Матвей. – Это президент Ассоциации…
– Да хоть бы папа римский!
– Он ранен…
– Не сдохнет!
Матвей круто развернул к себе говорившего верзилу, зама Белоярцева, сжал ему запястье особым образом, так что тот охнул, и сказал, проникновенно глядя в расширившиеся глаза:
– Учись быть вежливым с поверженным противником, лейтенант, иначе тебе не место в органах. Усек?
– Да пошел ты!..
Матвей сжал пальцы верзилы сильнее, тот побелел и закатил глаза.
– Уяснил, я спрашиваю?
– Ладно, отпусти его, Соболев, – подошел возбужденный Белоярцев, держа палец на спусковом крючке «волка». – Он больше не будет. Ведите их, ребята.
– Чем они провинились? – спросил Матвей, глядя вслед Евгеньеву, который все оглядывался на него. – Не похоже, чтобы они работали на «Чистилище».
– Наше дело – взять, – осклабился командир «Грозы», все еще не отвода ствола пистолета от живота Соболева. Тот глянул на пистолет, потом на майора, покачал головой.
– Не выйдет у нас с тобой любви… Люда. И не надувай щеки, не твое это дело – командовать спецгруппой. Половина отряда – ублюдки, их гнать надо к чертовой матери, а ты вместо этого… – Матвей не договорил, сделал длинный скользящий шаг влево и, разворачиваясь, нанес точный удар ребром ладони в нос заместителю Белоярцева, который попытался ударить его сзади рукоятью пистолета.
Лейтенант отлетел назад, роняя оружие, и упал в лужу с осколками стекла. Стиснув пистолет побелевшими пальцами, Белоярцев посмотрел на него, потом на Матвея, встретив холодный, предостерегающий взгляд, и не решился на действие. Сказал только, криво усмехаясь:
– Не много ли на себя берешь, ганфайтер? Ребята не любят таких, правильных. Не боишься получить пулю от своих же в следующей совместной операции?
– Совместных больше не будет. – Матвей повернулся спиной к Белоярцеву и сбежал по лестнице вниз, догоняя конвой. Ему захотелось задать президенту МАНОКК пару вопросов.
Вечером, после встречи с Василием на его «хазе», где они обговорили детали предстоящего похода под Кремль, Матвей в одиночестве пил чай и размышлял о том, что узнал о МАНОКК и объединении «Честь и Достоинство». Никакого криминала в деятельности Ассоциации и ее дочерней фирмы, превратившейся в оплот партии нового типа, он не нашел и понял, что ФСБ просто «бьет по площадям» в поисках баз «Чистилища». Ни о какой законности подобного рода операций речь не шла, и было ясно, что дальше так жить невозможно. В какой-то момент его,