Маркс также считал войну против Наполеона «в то же время войной против революции, антиякобинской войной». Он напоминает, что сам Наполеон якобы предсказал перед походом в Россию, что он решит вопрос, — быть Европе «конституционной или казацкой» [77, с. 320, 323]. Насколько догма может заслонять реальность, говорит суждение Энгельса о преимуществах армии Наполеона: «сыновей свободных, прочно владеющих землей французских крестьян нельзя победить при помощи сыновей крепостных барщинников» [78, с. 252]. Хотя речь идет о кампании 1806 г., в тезисе, высказанном в 1885 году, нельзя же было не учитывать итога похода Наполеона в Россию в 1812 г. Энгельс прекрасно знал, что армию Наполеона разгромили именно «сыновья крепостных барщинников ».

В связи с этой войной Маркс и Энгельс попрекают Россию даже тем, что в нормальной логике считается благородным делом — освобождением российскими войсками германской территории, оккупированной армией Наполеона. Об этом они пишут так: «Проливала ли Россия свою кровь за нас, немцев?.. Она достаточно вознаградила себя позже грабежом и мародерством за свою так называемую помощь… Если бы Наполеон остался победителем в Германии,… французское законодательство и управление создали бы прочную основу для германского единства… Несколько наполеоновских декретов совершенно уничтожили бы весь средневековый хлам, все барщины и десятины, все изъятия и привилегии, все феодальное хозяйство и всю патриархальность, которые еще тяготеют над нами во всех закоулках наших многочисленных отечеств» [79].

Мысль о том, что Отечественная война 1812 г. была войной реакционной , настолько существенна, что она наследовалась «прогрессивной левой интеллигенцией», в том числе в России и СССР, из поколения в поколение — вплоть до нынешних дней. Израильский историк Дов Конторер пишет сегодня о том, что во влиятельной части советской интеллигенции существовало течение, которое отстаивало «возможность лучшего, чем в реальной истории, воплощения коммунистических идей» (он называет эту возможность «троцкистской»). Конторер цитирует текст Михаила Ромма, который ходил в 1963 г. в самиздате, и пишет: «Чтобы не быть голословным, сошлюсь на известное выступление Ромма перед деятелями науки, театра и искусств:

«Вот у нас традиция: исполнять два раза в году увертюру Чайковского «1812 год». Товарищи, насколько я понимаю, эта увертюра несет в себе ясно выраженную политическую идею — идею торжества православия и самодержавия над революцией. Ведь это дурная увертюра, написанная Чайковским по заказу. Это случай, которого, вероятно, в конце своей жизни Петр Ильич сам стыдился. Я не специалист по истории музыки, но убежден, что увертюра написана по конъюнктурным соображениям, с явным намерением польстить церкви и монархии. Зачем Советской власти под колокольный звон унижать «Марсельезу», великолепный гимн французской революции? Зачем утверждать торжество царского черносотенного гимна? А ведь исполнение увертюры вошло в традицию. Впервые после Октябрьской революции эта увертюра была исполнена в те годы, когда выдуманы были слова «безродный космополит», которыми заменялось слово жид ».

Конторер увязывает увертюру Чайковского и саму победу России в Отечественной войне 1812 г. с совершенно актуальным современным тезисом о «русском фашизме». Он пишет о демарше Михаила Ромма: «Здесь мы наблюдаем примечательную реакцию художника-интернационалиста на свершившуюся при Сталине фашизацию коммунизма» [80]. Так что пусть те, кто читает сегодня «Войну и мир» или слушает увертюру «1812 год», поостерегутся делать это на публике — как бы их не занесли в «черные списки» как «русских фашистов».

Хотя антироссийские рассуждения стали изыматься из советского марксизма с первой половины 30-х годов, это делалось осторожно и наталкивалось на большие трудности. Красноречив такой эпизод. 19 июля 1934 г. Сталин закончил текст под названием «О статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма» (редактировал он этот текст с апреля). Статья Энгельса, написанная им в 1890 г., содержит типичные для Энгельса антироссийские утверждения.[22]В предисловии к 22 т. сочинений Маркса и Энгельса сказано, что это «боевой обличительный памфлет, написанный в связи с просьбой русских марксистов, а также что эту статью «Ленин относил к числу важнейших произведений Энгельса, написанных «в духе материалистического понимания истории».

В английском варианте, который писал сам Энгельс, статья начинается так: «Не только социалисты, но и каждая прогрессивная партия в любой стране Западной Европы, вдвойне заинтересованы в победе русской революционной партии.

Во-первых, потому, что царская Российская империя является главным оплотом, резервной позицией и вместе с тем резервной армией европейской реакции; потому, что уже одно ее пассивное существование представляет для нас угрозу и опасность.

А во-вторых, потому, — и этот момент мы, со своей стороны, все еще недостаточно подчеркивали, — что своим постоянным вмешательством в дела Запада эта империя задерживает и нарушает нормальный ход нашего развития и делает это с целью завоевания для себя таких географических позиций, которые обеспечили бы ей господство над Европой и тем самым под железной пятой царя была бы уничтожена всякая возможность прогресса» [81, с. 13].

Ответный текст Сталина стал бы первым случаем открытой полемики с установками основоположников марксизма. Это было бы, конечно, важным событием. Статью Энгельса тогда не стали печатать, однако в 1934 г. Сталин еще не решился не только опубликовать свой текст, но даже разослать его членам Политбюро. Он лишь послал 5 августа 1934 г. Адоратскому, Кнорину, Стецкому, Зиновьеву и Поспелову записку с резкой критикой журнала «Большевик», который печатал письма Энгельса, не обращая внимания на их антироссийский подтекст.

Свою записку Сталин завершает такими словами: «Мне кажется, что журнал «Большевик» попадает (или уже попал) в ненадежные руки. Уже тот факт, что редакция пыталась поместить в «Большевике» статью Энгельса «О внешней политике русского царизма», как статью руководящую, — уже этот факт говорит не в пользу редакции. ЦК ВКП(б), как известно, своевременно, вмешался в дело и прекратил подобную попытку. Но это обстоятельство, очевидно, не пошло редакции впрок. Даже наоборот: редакция, как бы в пику указаниям ЦК, поместила уже после предупреждения ЦК такую заметку, которая не может быть квалифицирована иначе, как попытка ввести читателей в заблуждение на счет действительной позиции ЦК. А ведь «Большевик» является органом ЦК. Я думаю, что пришла пора положить конец такому положению» [82].

Текст Сталина был напечатан в журнале «Большевик» только в мае 1941 г. — за месяц до начала войны. По нынешним временам этот текст выглядит как очень умеренная, с реверансами, отповедь Энгельсу, который в своей статье представляет Россию угрожающим Европе монстром. Но и сегодня, излагая этот случай, Н.В. Романовский делает строгий выговор Сталину: «Сталин следовал вульгарно-материалистическим представлениям, свойственным людям со складом ума, далеким от научного… Но ведь был прав Энгельс… Конечно, за марксизм обидно. Но ведь подлинный марксизм и тогда и позднее был предан забвению» [83].