– Давайте кроме шуток, агент Уиш. Как я понимаю, вашей группе так и не удалось обнаружить ни единой украденной вещи: ни акции, ни монеты, ни ювелирного изделия, ни золотого браслета с нефритом. У вас нет ничего. Так что бросьте вы эту туфту насчет инстанций и посредников. Я хочу сказать, так мне это видится. Мой парень сдает этот браслет в ломбард, потом оказывается мертвым. Почему? У нас здесь имеются две параллельные линии расследования, вам не кажется? А более вероятно, что это одно и то же расследование.

Его слова не возымели никакого действия.

– Мой покойник либо получил этот браслет от ваших преступников, либо украл у них. Либо, что тоже вероятно, сам был одним из них. Могло быть так, что браслету еще не приспело время объявиться. Больше ведь ничего не объявилось. А этот человек нарушил договоренность и заложил вещь. Поэтому те его прикончили, а потом вломились в ломбард и похитили браслет снова. Не важно, по какой причине. Вот и выходит, что мы ищем одних и тех же людей. И мне нужна ориентировка, с чего начать.

Некоторое время она молчала, но Босх уловил, что в ней зреет какое-то решение. На этот раз он ждал, когда она его выложит.

– Расскажите мне об этом умершем, – сказала она наконец.

Он рассказал. Про анонимный звонок. Про тело. Про квартиру, которая была кем-то ранее обыскана. О спрятанной за фотографией квитанции. А затем – о своем визите в ломбард, где обнаружилось, что браслет украден. Босх умолчал о том, что прежде знал Медоуза.

– Что-нибудь еще было украдено из ломбарда или только этот браслет? – спросила Уиш, когда он закончил.

– Конечно, было, да. Но только для прикрытия. Истинной целью был именно браслет. Как мне кажется, Медоуза и убили из-за этого браслета. Его пытали, прежде чем убить, потому что хотели узнать, куда он его дел. Они узнали, что хотели, убили его, потом пошли и забрали драгоценность из ломбарда. Не возражаете, если я закурю?

– Возражаю. Что может быть такого важного в одном браслете? Этот браслет только капля в море из всего того, что было украдено, но так и не проявилось.

Босх уже думал над этим и не имел ответа.

– Я не знаю, – сказал он.

– Если его пытали, как вы говорите, почему же тогда вы нашли квитанцию? Почему им пришлось взламывать ломбард? Вы предполагаете, что он рассказал им, где находится браслет, но не отдал квитанцию?

Об этом Босх тоже думал.

– Я не знаю. Возможно, он знал, что его не оставят в живых. Поэтому открыл им только часть, а что-то утаил. Это был ключ для следствия. Утаил ломбардную расписку в качестве ключа.

Босх подумал о преступном сценарии. Впервые он начал складывать все воедино, когда перечитывал свои отпечатанные записи и отчеты. Он решил, что настала пора выложить еще одну карту.

– Я был знаком с Медоузом двадцать лет назад.

– Вы знали жертву, детектив Босх? – Она возвысила голос, и в нем слышалось обвинение. – Почему же вы не сказали об этом сразу же, когда пришли сюда? С каких это пор управление полиции Лос-Анджелеса позволяет своим детективам заниматься расследованием смертей своих друзей?

– Я не сказал, что он мой друг. Я сказал, что знал его. Двадцать лет назад. И я не просил, чтобы мне поручали это дело. Просто наступила моя очередь выезжать на место преступления. Звонок поступил в мое дежурство. Это было просто…

Ему не хотелось произносить слово «совпадение».

– Все это очень интересно, – сказала Уиш. – Но одновременно идет вразрез со всеми нормами и правилами. Мы… я не уверена, что мы сможем вам помочь. Я думаю…

– Послушайте, когда я его знал, он состоял в армии США. Первый пехотный полк во Вьетнаме. О'кей? Мы оба там были. Он был так называемой «туннельной крысой»… Вам известно, что это такое?.. Я тоже был ею.

Уиш ничего не ответила. Она опять смотрела на браслет. Босх совершенно позабыл о Сером Костюме.

– У вьетнамцев были под селениями подземные ходы, – сказал Босх. – Некоторым было по сто лет. Эти ходы вели от хижины к хижине, от деревни к деревне, от одних джунглей к другим. Они проходили под некоторыми из наших военных лагерей, повсюду. И нашей задачей, задачей туннельных солдат, было спускаться в эти лабиринты. Это была совершенно особая, подземная война.

Босх вдруг осознал, что, помимо психиатра и группы психологического тренинга при Министерстве по делам ветеранов в Сепульведе, он никогда никому не рассказывал о подземных туннелях и о своей войне.

– А Медоуз, он был очень хорош в своем деле. Он мог спускаться сколько угодно раз в эту черноту только с одним фонариком и пистолетом 45-го калибра – да, он это делал. Когда мы ходили в эти туннели, порой это занимало часы, бывало даже – дни. А Медоуз… он был единственным из всех, кого я знал, кто не боялся спускаться под землю. Его скорее пугала жизнь на земле.

Она ничего не сказала. Босх бросил взгляд на Серый Костюм, который теперь писал что-то в желтом блокноте – Босху было не видно, что именно. Он услышал, как кто-то докладывает по громкой связи, что транспортирует двоих задержанных в городскую тюрьму.

– Таким образом, сегодня, через двадцать лет, у вас имеется крупное ограбление банка, совершенное через подземный ход, а у меня – мертвый спец по туннелям. И у него обнаружена драгоценность, похищенная во время вашего ограбления. – Босх пошарил в кармане в поисках сигарет, потом вспомнил, что она запретила ему курить. – Нам надо начинать работать над этим делом вместе. И как можно скорее.

По ее лицу Гарри понял, что его тирада не подействовала. Он допил остатки кофе и приготовился встать и уйти. Он слышал, как Серый Костюм снова поднимает трубку и набирает номер на кнопочном телефоне. Сейчас Босх больше не смотрел на Уиш. Вместо этого он неловко уставился на сахарный осадок в чашке. Он терпеть не мог сахар в кофе.

– Детектив Босх, – начала Уиш, – мне жаль, что вам пришлось так долго прождать сегодня в холле. Мне жаль, что этот ваш однополчанин, Медоуз, мертв. Пусть даже вы были знакомы двадцать лет назад, я все равно сожалею. Я сожалею по поводу того, что вам пришлось пережить вместе… Но я также сожалею, что ничем не могу помочь вам на данный момент. Мне придется действовать согласно принятой процедуре и поговорить сначала с моим начальством. Я свяжусь с вами. При первой возможности. Это все, что я сейчас могу для вас сделать.

Босх бросил пластиковую чашку в мусорную корзину рядом с письменным столом и протянул руку за поляроидным снимком и страницей из бюллетеня.

– Не могли бы вы оставить фото? – спросила агент Уиш. – Мне нужно показать его моему начальнику.

Но Босх забрал снимок. Он встал, шагнул к столу Серого Костюма и несколько секунд подержал снимок у мужчины перед носом.

– Он его увидел, – бросил Гарри через плечо, направляясь к выходу из офиса.

* * *

Заместитель начальника управления Ирвин Ирвинг сидел за письменным столом, сжимая и разжимая зубы, играя желваками челюсти, которые при этом делались похожими на твердые резиновые шарики. Он был взбудоражен. Впрочем, это сжимание и скрежетание было его привычным занятием – будь он во взбудораженном или, напротив, в тихом, созерцательном настроении. В результате челюстная мускулатура сделалась наиболее ярко выраженной чертой его лица. Если посмотреть анфас, то контур челюсти Ирвинга в ширину заходил дальше линии ушей, которые плотно прилегали к его гладко выбритому черепу, формой при этом напоминая крылья. Все вместе придавало Ирвингу жутковатый, если не противоестественный вид летящей челюсти, которая вдобавок своими мощными коренными зубами может дробить камни. И Ирвинг делал все, что было в его силах, дабы усилить этот образ хищного бродячего пса, который может вонзить зубы в плечо или в ногу и выдрать кусок мяса величиной с футбольный мяч. Потому что этот имидж помогал Ирвину Ирвингу преодолевать единственную помеху в своей карьере лос-анджелесского полицейского – его дурацкое имя и способствовал продвижению к давно намеченной цели: кабинету начальника управления на шестом этаже. Так что Ирвинг попустительствовал своей эксцентричной привычке, несмотря на то, что каждые полтора года приходилось выкладывать 2 тысячи долларов за новый комплект зубных имплантатов.