Звали Угря Бертрам.

Вдоль всей его бесконечной спины теснились пассажиры с чемоданами и баулами. Они смеялись, прихлебывали напитки и, судя по жестикуляции, обсуждали что-то очень важное. Тележки с чаем и закусками катались туда-сюда, а разнообразные домовые, селки и ведьмины огни вопили, подзывая официантов. Похоже, спина Угря оказалась прекрасным местом для пикника.

Над головой Рыдающего Угря парил на зеленом шнуре красивый оранжевый фонарь с зелеными ножками и ручками. Если истории известны случаи, чтобы светильники умели улыбаться, то фонарь делал именно это. Тем временем с мягкого мясистого бока Угря спустилась лесенка для наших друзей.

– Светлячок! – закричала Сентябрь и бросилась в зеленые ручки подруги. Некоторые пассажиры принялись аплодировать, хотя и не знали, по какому случаю; просто им показалось, что сейчас подходящий момент похлопать, раз уж выдался такой чудесный денек. Однако среди русалок и нимф маячила пара ребят с темными лошадиными головами, которые не хлопали и не разговаривали, а наблюдали за Сентябрь недобрыми глазами.

– Но ты же не тень! – воскликнула Сентябрь, разжав наконец руки и передавая подружку в объятия Аэла и Субботы. Баклажанчик застенчиво топталась сзади. С подавленным всхлипом Рыдающий Угорь возобновил движение, мягко скользя в потоке собственных слез.

На оранжевом фонаре развернулась изящная золотая надпись:

У меня больше нет тени.

– Но почему?! Ты что, ее на что-то обменяла, как я? Ужасно больно, когда ее забирают, правда?

Я умерла.

– Ой. – Сентябрь покраснела. Она совсем забыла.

Мой огонь угас. Без огня нет тени.

– Но сейчас-то ты в порядке! – сказал Аэл. – Помнишь, как мы с тобой ходили в Кокейн смотреть на Обалдуев? Мы все сделали, как ты просила, Сентябрь. Мы показали ей мир. Ну или часть его. Мир-то очень большой.

Да. Большой, широкий, роскошный.

Но свет мой угас. А без света я не могла оставаться лампой.

А тени всё проваливались под землю.

И я пошла за ними следом.

Куда они, туда и я.

Туда, где свет не нужен.

– Бедняжка! – воскликнула Сентябрь. – Мне так жаль! Просто я очень долго не могла вернуться, а когда вернулась, оказалось, что здесь все ужасно запуталось…

Золотистая надпись, стремительная и взволнованная, прервала ее:

Нет!

Я очень счастлива, Сентябрь!

Я встретила Рыдающего Угря, а ему было так одиноко без проводника,

который болтал бы с ним и рассказывал бы ему всякие истории.

Его все используют, как раньше использовали меня,

когда я была просто фонарем.

Бертрам такой интересный!

Он любит играть в шашки.

А я теперь действительно все повидаю.

Все Волшебное Подземелье, одну станцию за другой.

Здесь так прекрасно, Сентябрь, сама увидишь.

Здесь почти все старинное, больше ста лет.

Я пригодилась!

Я теперь не одинока.

И он тоже.

– Как это, наверное, хорошо, – сказала вдруг Баклажанчик, – когда у тебя есть такой друг и тебе все так нравится.

Да.

– Далеко ли до Тайна, Светлячок? – спросил Аэл, у которого грудь распирало от радости за нее. – В подземелье так много всего начинается с букв второй половины алфавита…

Однако на его вопрос ответила Баклажанчик:

– Тайн – это тень Пандемониума. Он движется вместе со столицей Верхней Волшебной Страны. – Она покраснела, перья подернулись инеем. – Точнее, так было раньше. Пандемониум больше не движется. Я… я уверена, что все вы и так это знаете. Тайн давно был здесь, задолго до того, как начался тенепад, – идеальная тень, точная копия города наверху. Это был просто водопой, у которого собирались Рынки. Они уютно устраивались вокруг него и продавали что придется кому придется. Но через некоторое время большой город перестал перемещаться, и с Тайном произошло то же. Мы уже скоро приедем. Угорь не допустит, чтобы все эти пассажиры пропустили Развеселье.

– Откуда ты знаешь, сколько сейчас времени? Солнца же нет! – спросила Сентябрь, которая уже чувствовала, что ей не помешала бы хорошая доза солнечного света. Сумерки и лунное сияние наводили на нее сонливость и бдительность одновременно, и она теряла ощущение самой себя.

– А как ты узнаешь время по солнцу? – невинно спросила Баклажанчик. – С хрустальной луной это еще проще – взгляни наверх! Сейчас половина десятого.

Все действительно посмотрели вверх и увидели, что на поверхности луны неярко светится цифра X. Она слабо мерцала, еще не достигнув полной четкости.

Светлячок втянула ручки и ножки внутрь себя и спустилась пониже, чтобы обсудить что-то со своим необъятным другом, а наша четверка расположилась на вовсе-не-такой-уж-неприятной коже Рыдающего Угря, который любезно оттопырил для них влажноватые лавандовые сиденья и лавки. К ним подкатила чайная тележка, но Сентябрь решила, что чаю с нее на сегодня явно хватит. После того как Аэл заверил ее, что здесь можно без опасений есть все, кроме тех продуктов, что поставляются гоблинами, она попросила сделать ей сэндвич с горчицей. Ей вручили кондитерское сооружение, которое, может, и хотело поначалу быть сэндвичем с горчицей, но по ходу дела его амбиции заметно выросли. Сладкие листья цвета льда слоями лежали поверх темного, дымчатого масла и тягучего медового крема, перемежаясь черными сливами, инжиром еще чернее слив и торчащими во все стороны чернильными фруктами чернее инжира; все это было сдавлено с двух сторон тонкими ломтями, напоминавшими что угодно, только не хлеб. На вид они были мягкими как пух и казались полезными для здоровья, несмотря на голубино-серый цвет, а на вкус оказались чем-то средним между пирожным, сидром и снегом.

– А вы знаете, – сказала Сентябрь, вдумчиво и внимательно поедая сэндвич и давая откусить то Баклажанчику, то Субботе, – похоже, все тут знают свое предназначение, кроме меня! Когда я встретила сивиллу Перспективу, она сказала, что охраняла входы, еще когда была маленькой девочкой, младше, чем я! И Толстянка Прекрасная отправилась охотиться за своим Рыночком, когда была еще совсем юной. Даже Светлячок повзрослела и приобрела профессию. Наверно, я тоже должна думать о таких вещах, но я понятия не имею, что буду делать, когда вырасту! Вряд ли в Омахе и даже в Чикаго требуется так уж много Рыцарей, или Епископов, или Героинь. К тому же я уверена, что есть девочки, у которых все это получается гораздо лучше. По-моему, я пока еще не делала ничего такого, чем мне хотелось бы заниматься всю жизнь, вот как сивилле. – Сентябрь повернулась к Ночной Додо, история которой вызывала у нее жгучее любопытство, но ей не хотелось показаться бестактной. – А ты знаешь, чем будешь заниматься теперь, когда избавилась от Толстянки? Нет, я вовсе не хочу сказать, что она плохая. Она очень даже милая. Просто, понимаешь, – Сентябрь прокашлялась, слегка смущенная, – там, где я живу, Додо слегка… ну, вымерли.