На подстанции их отношения не были секретом, но работать вместе они могли, только пока не были женаты. Таковы неписаные правила скорой помощи.

Их водитель на дневной бригаде, Толик Садич, давил на педали, крутил баранку и не вмешивался. Ну, любовь! Ну и что? Дело молодое… А Носов вона куда махнул, ухаживает за дочкой заведующего… Ну и пусть. Девочка весьма призывная, не красавица модель, но смотреть приятно.

Вечером Носов отсел от Вилечки, открыл ночную бригаду и должен был работать соло до одиннадцати… Носов не расстроился особо… Но все-таки таскать восьмикилограммовый ящик маленькой девочке Вилечке… Было в этом что-то несуразное, выходящее за рамки нормы… Она ему однажды призналась, что некоторые из водителей ходят с ней, специально чтобы носить эту тяжесть, да и на всякий случай… мало ли что. Прошло полтора года, срок немалый для фельдшера скорой помощи, и она уже прошла боевое крещение: успешно сняла отек легких у дедушки с повторным инфарктом и весьма толково повела себя, когда остановили на улице гаишники при массовой катастрофе – перевернулся автобус с рабочими; к счастью, все остались живы, а ушибов и переломов хватало! Но один случай встал в ее скоропомощной практике на особое место…

Днем она возвращалась из далекой третьей инфекционной больницы по Кольцевой. Машин было мало, и дядя Володя (Владимир Михайлович Меринов) летел под сотню, забыв, что ему до пенсии остался всего год. Вдали на дороге поднимался черный дым…

– Горит чего-то, – сказал Меринов, – сейчас подъедем, увидим.

В дорожном кармане горела зеленая армейская ТЗМка (топливозаправочная машина), и вокруг нее на приличном расстоянии толпился десяток мужиков с маленькими автомобильными огнетушителями в руках. А рядом с кабиной ТЗМ лежал водитель в зеленом бушлате, и огненные ручейки медленно охватывали его в пылающее кольцо.

Вилечка выскочила из рафика, следом пыхтел Меринов. Они вклинились в толпу шоферов.

– Что горит? – спросила Вилечка.

– Мазут, – ответил кто-то из шоферов.

– А что случилось?

– Кто ж знает. Похоже, ему заплохело, он стал принимать на обочину, да не рассчитал и рубанул цистерной о столб… мы позже подъехали, он уже лежал, а мазут горел…

Водитель ТЗМ лежал неподвижно у левого переднего колеса, а к нему медленно подбирался горящий ручеек, полыхало уже под топливным баком…

Шоферы толпились, поливали горящий мазут из ручных огнетушителей, базарили:

– Надо бы вытащить мужика-то!

– Да как его вытащишь, вон как горит!

– Сейчас рванет бак, – сказали в толпе.

На Вилечку вдруг что-то нашло, она подбежала к рафику и, откуда только силы взялись, рванула вверх заднюю дверь, выдернула с направляющих носилки и в три прыжка доскакала по чистому от огня участку до лежащего на земле водителя горящей машины… На этом чистом участке, отрезая обратную дорогу, немедленно образовалось коптящее озерцо. Ей орали и махали руками, но она, упираясь в колесо ногами, закатила тяжелое непослушное тело на носилки и, повернув их в направлении толпы, где уже бегали со шлангами подъехавшие пожарные, толкнула изо всех сил. Носилки на колесиках благополучно выкатились из огненной стены, мужики приняли их, сорвали горящий бушлат с лежащего водителя, а на Вилечку вдруг обрушились потоки ледяной воды и пены… Ослепленная, она побежала в образовавшуюся брешь, ее перехватили, стали укутывать во что-то жесткое, пахнущее хлоркой, она попыталась отбиться, но голос дяди Володи говорил укоризненно:

– Пигалица! Что ж ты делаешь?! А если бы рвануло?

У нее начался страшный озноб от холода и страха, пришедшего потом, после всего, и она заревела, уткнувшись в жесткое колючее одеяло с носилок… В этот момент раздался взрыв, ТЗМ запылала веселее…

Не приходящего в сознание водителя забрала другая бригада, подъехавшая вместе с пожарными…

Она заехала домой переодеться, а на подстанции получила мощнейший выговор от отца, который устроил ей выволочку – сначала как отец, а затем и как начальник… Сгоряча хотел ее даже снять с линии, но она упрямо мотала головой и повторяла: «Я не уйду…» А потом Носов, которому все рассказали водители и диспетчеры, молча сунул ей на кухне огромную кружку горячего чая с коньяком… и сказал тихо:

– Ты молодец… Но больше не делай так, я прошу.

Она смотрела на него глазами полными слез, и даже мелкие бусинки повисли на ресницах.

– Он же мог погибнуть… – хлюпнув носом, пробурчала она в кружку.

– Могла погибнуть ты, – сказал Носов, – а для меня это важнее… Ты прости меня, но, когда ты его укладывала на носилки, он уже был мертв…

Вилечка побледнела.

– Как же так?..

– Он умер, еще когда вываливался из машины, – сказал Носов, вздохнув. – Наверное, острая сердечная недостаточность. Хорошо хоть остановиться успел…

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросила Вилечка.

– Звонил диспетчеру на Центр, – ответил Носов, – готовься, вынесут благодарность за героизм на пожаре… А я просто запросил, куда его повезли, и мне сказали – второй судебный морг…

– Ну и что! – упрямо сказала она. Слезы вдруг высохли. – Мне некогда было его осматривать. Ну неужели ты думаешь, что все это имеет какое-то значение…

Да, думал Носов, и теплое чувство нежности разливалось в груди, не имеет это никакого значения. На том стоим…

– А благодарность… Знаешь, мне не нужно никаких благодарностей, – тихо сказала Вилечка. – Ты-то ведь понимаешь, что ни о каких благодарностях в этот момент не думаешь… – А потом ворчливо проговорила: – «Больше так не делай…» Интересно, я что, каждый день попадаю на такие случаи?

Носов привлек ее к себе, погладил по темной гривастой головке и, заглянув в огромные затуманенные глазищи, поцеловал.

– Конечно, понимаю, малыш.

В этот момент диспетчеры, которым стало скучно, прохрипев и прокашляв селектор, объявили:

– Доктор Носов! У вас вызов… Тринадцатая бригада!

Носов отобрал у Вилечки остатки остывшего чая и, сделав мощный глоток, зашагал к диспетчерской.

Вилечке и в самом деле через два дня на утренней конференции Стахис лично зачитал благодарность от начальника пожарного управления Москвы. Ее поздравляли, шутили, что положена медаль «За отвагу». Но многие все-таки сошлись на том, что только такие пионерки могут кинуться в огонь очертя голову. А Меринов чертыхался и штопал прогоревшие носилки суровыми нитками…

После того случая Вилечка как-то спросила Носова:

– Как ты думаешь, что нас заставляет здесь работать? Ну ведь не только же зарплата…

Носов задумался, очень хотелось ответить, что зарплата совсем немаловажный фактор, но он понял Вилечкин вопрос и шутить не стал.

– Ты понимаешь, я не могу в двух словах объяснить, но вместо этого расскажу про один эксперимент, что мы провели, еще когда я учился на третьем курсе. – Вилечка устроилась поудобнее в кресле. Носов достал сигарету. – Не против, если я закурю? – Вилечка махнула ладошкой – кури. – Так вот. Я тогда занимался в СНО – студенческое научное общество на кафедре физиологии. А должен сказать, что тогда, да и сейчас, кажется, одна из тем кафедры была «Вызванные болевые потенциалы». Суть исследований заключалась в том, что изучались электропотенциалы мозга в ответ на болевые раздражители. У кроликов! – пояснил Носов в ответ на немой Вилечкин вопрос. – Метода была такая: кролику вживляли электроды в мозг, подтачивали резцы, на них вешали электроды, на которые импульсами подавался ток. Кролик испытывал острую зубную боль, а эти потенциалы суммировал компьютер и рисовал кривую ВП (вызванного потенциала). А затем вводились разные препараты. Ну, в общем, ты поняла?