Я говорю:

"Странный вопрос".

Он пригляделся.

"А-а, это вы… Ну и чего вы хотите?"

Я ему:

"Третий раз объясняю, майор Сидельников. Имена тех, кто активно боролся с молодежью…"

"Активно нарушающей порядок!"

"Да-да, именно. И призванной к порядку путем энергичных действий…"

Он сморщился, будто глотнул вместо водки "Аква минерале".

"Зачем, — говорит, — вам это все надо, товарищ Вострецов?"

Я ему:

" Кто ?"

"Ах, простите! Господин Вострецов! Повторяю: зачем вам это надо? Все эти обострения… Снова статью будете писать?"

"Конечно".

"Пишите, пишите. Только зачем ?"

"Снова странный вопрос. Деньги дадут в газете. Каждый зарабатывает как умеет. Кто-то ловит пацанов на улице и трясет с них штрафы. Кто-то пишет про это статьи и получает гонорары. Второй способ кажется мне благороднее. Впрочем, дело вкуса… И кстати, — говорю, — если с кого-то успели взять денежки без квитанций, советую вернуть. Для чистоты служебной совести…"

"А вы нас не пугайте", — заявляет он. И смотрит на лейтенанта.

"Да упаси Господи, — говорю. — Чем это, майор Сидельников, можно вас испугать?.. Честь имею кланяться. Только вот что. Если сейчас к моему мотоциклу окажется приторочен ручной пулемет или баул с марихуаной, этот номер не пройдет. Ситуация отслеживается…"

"Идите и пишите, — гордо разрешает он. — Пока еще можете …"

Ну, я и пошел. "Скучно жить на этом свете господа", — говорил Николай Васильевич…

— Будешь писать? — спросил Каховский.

— Наверно… Толку, конечно, мало, но и проходить мимо… Я, кстати, недавно уже касался этой туалетной темы…

— Это когда про памятники? — уточнил Кинтель.

— Ну да. Сергей не знает… Перед юбилеем Победы на окраине, на площади Фронтовых бригад, воздвигли очередной монумент. Посрубали во всей округе вековые тополя, снесли домики пенсионеров и установили десятиметровую бронзовую тетю. Нечто среднее между скульптурами Вучетича и скифскими каменными бабами (твоя тема, Серега). Правой рукой держит тетя перед собой, за середину клинка, пятиметровый меч, левой прижимает к подолу рахитичного бесполого ребятенка. Меч похож на великанскую гладильную доску, ребятенок на Горлума из книжки Толкиена… Я и написал, что памятников в городе и без того пруд пруди, в том числе и победителям. И что нынешние памятники — это уже не в честь погибших и победивших, а в честь нынешних чиновников, дабы обессмертить именно их: "Этот монумент установлен при мэре таком-то, при губернаторе таком-то…" И приписал еще, что, если уж некуда деньги девать, построили бы в разных кварталах несколько бесплатных общественных туалетов. А то можно полгорода пройти, и некуда ткнуться, если приспичит. Одна дорога — за угол. Как в воду смотрел…

— Какие были вопли, — с удовольствием вспомнил Кинтель.

— Вопли обычные. "Газету закроем, автору это так не пройдет!"

— "Патриотические силы" пытались даже в суд подать, — напомнил Ромка.

— Ты по-прежнему весело живешь, Данечка, — озабоченно сказал Каховский.

— И рад бы "попечальнее", да… Слушайте, там еще осталось? Ну, плесните наконец. Думаю, теперь уже можно… И Татьяне глоток, чтобы избавилась от стресса… Давайте, ребята. За наши паруса…

4

Около полуночи, когда гости разошлись, притихшую квартиру Вострецовых опять тряхнул телефонный звонок.

— Что еще?! — бедную Татьяну смело с постели. — Кто это?.. О Боже… Хорошо, сейчас. Даня…

Звонила мама Рыжика.

— Даниил Корнеевич. Извините. Но я так беспокоюсь… Начальник "Солнечной Радости" рвет и мечет. Требует от меня официальную телеграмму, что я позволила сыну покинуть лагерь…

— Их можно понять. И начальника, и сына, — лениво сказал Корнеич. У него уже не было сил злиться.

— А где сейчас Прохор?

— У своих друзей-барабанщиков, у Нессоновых. Вполне почтенное семейство. Обещали кормить, лелеять и бдить… Не волнуйтесь, я его вечером навещал.

— Но я не знаю… Так неловко…

— Да чего уж, — слегка злорадно сказал Корнеич.

— Может быть, нам вылететь обратно?

— Вы что, рехнулись?.. Виноват, сорвалось.

— Да, но… что же мне все-таки делать?

— Сейчас объясню… — И Корнеич стал старательно подбирать слова. — Сначала вы с мужем пойдете на пляж. Искупаетесь под бархатными звездами южной ночи. Затем отправитесь на набережную. Насколько помню, там немало всяких баров и кафе. Вы закажете замечательные свежие чебуреки… — он глотнул слюну, — и бутылку белого сухого вина. И спокойно посидите до полуночи, отбросив ненужные стрессы и метания. Затем выспитесь. Утром вы дадите в лагерь телеграмму, что да, я разрешила мальчику вернуться, вещи заберу позже. Затем до полудня проведете время у моря. А в двенадцать часов, по вашему, по сочинскому времени, вы позвоните мне на мобильник, я с Рыжиком… с Прохором то есть, буду на базе. Номер у вас есть?.. Хорошо, пишите… Не волнуйтесь, ищите карандаш, я жду… — Он продиктовал номер и продолжал. — Сыну вы скажете так: "Я ничуть не сержусь, я поняла, что не надо было посылать тебя в лагерь. Я даже горжусь тобой, потому что ты герой, одолел такой путь в ночном лесу. И я буду очень рада, когда вернусь и мы встретимся…" И вот еще что…

— Что? — сказала она непонятным голосом (впрочем, связь неважная, помехи).

— Роза Станиславовна, простите за вмешательство в семейные дела, но… если у вашего мужа есть здравый смысл, он скажет так же.

Она молчала несколько секунд, а эфир удивленно потрескивал.

И потерянно, и в то же время с облегчением несчастная Роза Станиславовна выговорила в трубку:

— Видимо, есть. Поскольку он это уже сказал. Мне…

— Ну и чудесно, — сдержанно возликовал Корнеич. — Приятного отдыха…

— Ой… подождите. А нельзя ли мне позвонить туда, этим… Нессоновым? Поговорить с мальчиком?

— Роза Станиславовна, — тихо взвыл Корнеич. — Как по-вашему, который час? Не в Сочи, а в Преображенске…

— Ой, извините. Я совсем забыла…

— Ваш Прохор сейчас видит десятый сон. Уверен, что хороший…

1

Корнеич ошибался. Рыжик не спал. Он слушал сказку про диковинные планеты.

Рыжика устроили на верхнем этаже двухъярусной койки. Обычно это было Ксенино место (Игорь спал внизу), но теперь Ксеня решила ночевать в другой комнате, на диване. Правда, сейчас она не ушла а сидела внизу, рядом с Игорем, кутаясь в мамин халат. В этой же комнате, которая называлась "гардемаринский кубрик", был и Словко. Он пришел к Нессоновым с ночевкой. Чтобы никого не стеснять, принес легкий поролоновый спальник. Теперь Словко лежал на полу рядом с балконной дверью, поверх спальника, потому что внутри было жарко.