— Ты — Великий Посвященный. Ты волен поступать по своему разумению. Наставник станет сопровождать тебя.

— Мне хотелось бы самому во всем разобраться. Самому вникнуть во все, меня интересующее.

— Он не станет тебе в этом мешать. Только поможет.

Категоричность тона убедила Иисуса в бесполезности дальнейшего разговора, и он вынужденно подчинился.

— Хорошо. Пусть будет так.

А что хорошего? Уже в конце первого знакомства со священным городом, во время которого Иисус общался со многими жителями и даже посетил один убогий домишко (жрец, как определил Иисус, лишь усилием воли заставил себя переступить порог покосившейся и трухлявой от ветхости хижины) — так вот, когда они подходили к воротам Храма, жрец упрекнул Иисуса:

— Ты подверг меня великому греху, от которого придется очищаться воздержанием и искупительными молитвами несколько дней.

— В чем моя провинность?

— Ты посетил дом шудры, и я вынужден был последовать за тобой, чтобы слышать твой разговор с ним.

Иисус разгневался за соглядатайство, но сдержал себя и с деланой наивностью спросил жреца:

— Разве посещением дома и беседой с его хозяином я допустил недостойность? Или нарушил какое-либо свое слово?

— Разговор у тебя об этом будет с брихаспати, — тоже с деланым смирением ответил наставник. — Поступки Великого Посвященного подсудны лишь Великому Посвященному более высокой степени. Вы определите истину в обоюдной беседе.

Она действительно не замедлила состояться. Вроде бы началась и закончилась задушевно, но у Иисуса от нее остался горький осадок.

— С благословения Всевышнего боги поделили людей на сословия, или варны. Еще их называют кастами. Одни, брахманы, несут людям слово, освещенное богами. Слово брахманов — священно. Вторые, кшатрии, оберегают силой меча народ от врагов. Еще они проводят в жизнь волю правителей и следят, чтобы люди не пренебрегали словом жрецов. Третьи, вайшьи, торговцы, ростовщики, пахари, скотоводы, ремесленники. А вот четвертые, шудры, безропотно служат всем кастам. Они — неприкасаемые. Им можно только повелевать, но не беседовать с ними, а тем более пожимать руку, как сделал это ты.

Что-то совершенно новое. Ему об этом даже жрецы-джайнаиты не говорили, хотя речь о кастах с ним вели. Он видел, с каким почтением встречают жрецов сельчане и как они внимательны к их словам, но воспринимал это как должное уважение к несущим Божье слово, и он не мог даже подумать, что селянин никогда не сможет стать жрецом, будь он даже семи пядей во лбу, ибо жрец от рождения — жрец, а пахарь, тоже от рождения, — пахарь. И до самой смерти. Даже в ратники его никогда не примут. А шудрам никто никогда не подаст руки.

Но он, Иисус, не принимал это разделение, считал его только особенностью веры джайнаитов, что тоже послужило причиной (наряду с неприятием жестокости жертвенной казни) отказа от заманчивого предложения и поспешного ухода к белым жрецам. Но, оказывается, здесь то же самое понятие о положении людей на земле.

— Люди от рождения равны, — возразил Иисус, но брихаспати мягко перебил его.

— Великое заблуждение. Родившийся в семье шудры не может при жизни стать даже вайшьей, уж не говоря о кшатриях и брахманах. Карма шудры — его карма. Если он сам честно станет следовать своей карме, то следующее его рождение произойдет в семье из более высокой касты.

— Я не готов к спору на эту тему. Дай мне время, Великий Посвященный, осмыслить услышанное, тогда я скажу свое слово. Либо в беседе наедине, либо в открытом диспуте.

Брихаспати всеми силами попытался скрыть недовольство, но Иисус — тоже Великий Посвященный, обладающий проницательностью и умением улавливать чужие мысли. Он понял состояние брихаспати и удивился: какая может быть обида на предложение обменяться своими мыслями, своими взглядами на проблемы бытия. К тому же право выбора диспута Иисус оставил за Главой Храма. Но вместе с удивлением появилась и пища для размышлений: кто избегает гласной откровенности своей позиции, тот, стало быть, знает ее шаткость, но зная это, не допускает ни малейшего сомнения в ее непогрешимости. Стало быть, есть явная заинтересованность. А если так, то придется бороться не с твердолобостью, что трудно, но все же преодолимо убедительными доводами, логичным построением этих доводов, гораздо трудней с осознанным сопротивлением. Вот тут погладишь свою бороду, которой еще ни разу не коснулись ножницы. К такому сопротивлению нужно готовиться еще более основательно. Не одолеешь неправду белых жрецов примерами из жизненных устоев ессеев, твердо придерживающихся законов Моисеевых, не подействует на них и то, что в Египте основа основ жизни людей — Закон, установленный по воле Всевышнего Озирисом и Гором, перед которым равны все от фараона до фаллаха — без изучения первоначальных заповедей Рамы, проводника мыслей и духа Великого Творца, разговор как открытый, так и с глазу на глаз с брихаспати не принесет желаемого.

Путь к торжеству справедливости один — увеличение времени для работы в ведохранилище на три-четыре часа в сутки. За счет сокращения сна и отдыха. Добавочное же время нужно посвятить чтению «Рамаяны» и «Махабхараты», чтобы почерпнуть в них основу для разговора с белыми жрецами.

Ровно через месяц Иисус мог твердо сказать:

— Я готов к диспуту. Я могу доказать словами Рамы, словами Кришны, что от рождения все равны.

— Но не все могут быть одинаковыми.

— Верно. Однако рожденный в высшей касте может быть менее одаренным и трудоспособным, и тогда он должен уступить первенство тому, кто достоин. Неважно, из какой он касты. Судить же человека о его земных деяниях может только Великий Творец.

— Я сообщу свое решение о дне диспута, — хмуро пообещал брихаспати и жестом отпустил Иисуса.

Глава белых жрецов с первых же слов Иисуса почувствовал силу его убеждения, и хотя он не знал, ловок ли Иисус в диспутах, ведь тот еще не участвовал в них, но вполне мог предположить его победу, поэтому он определил не проводить ни диспута, ни совместной беседы, однако для этого нужно было найти благовидный предлог.

Время шло, дата диспута не назначалась, тогда Иисус решил начать проповедовать. Одновременно и в храме, среди жрецов, и в городе, среди жителей его, не разделяя их на касты. А это ему было делать легко, ибо подтверждение своему твердому убеждению он нашел и в «Рамаяне», и в «Махабхарате». Более того, их главный смысл заключался в идеализации борьбы за равенство и свободу с силами зла, стремившимися к порабощению и коварному растлению народов. Вот он и стал опираться в своих проповедях на эти величайшие эпические творения, священные для каждого индуса, для каждого арийца.

Менее настойчиво Иисус выступал против многобожия. Он, конечно же, говорил людям о Великом Боге — Великом Творце, но не восставал против веры в сонм богов, ибо понимал, что в одночасье не подвигнешь к переосмыслению того, что принималось за истину веками. Пусть останется до времени сонм, но отношение богов к людям должно быть равным для всех. Такова его нерушимая позиция.