слух «Холодный Яр наступает», и туда сразу же начинали сносить вещи[186].

Чигирин не представлял угрозы. Мы остерегались прежде всего передвижений войск по линии Черкассы – Бобринская— Каменка.

Освобождение пленных сорвалось. Хорошо сколоченная группа подпольщиков, к которой присоединились и несколько холодноярцев, имела в ЧК своих агентов и держала под контролем следствие по делу Чучупака и Солонько, выбирая удобный момент для ночного нападения. Неожиданно для них группа черкасских парней, не связанных с нами и не осведомленных о готовящейся акции, ударила первой – малыми силами и плохо продумав свои действия. Они бросили в здание гранату, но чекисты быстро пришли в себя и отразили атаку. Всех арестантов немедленно расстреляли[187].

Однажды Левадный вернулся за полночь из Матвеевки, куда ездил проверять свои арсеналы, и рассказал новость: красные кавалеристы поймали Свирида на каком-то хуторе и отвезли на станцию Знаменка, где его прилюдно казнили. Коцуровщина сошла на нет[188].

Самые активные из его боевиков объединились в «Товарищество казаков Волчьего Шпиля», которое базировалось в Суботовском лесу и на хуторах[189]. Занимались они тем, что не давали Чигирину покоя мелкими вылазками в ночное время.

Отношения между селами двух «республик» стали улучшаться. Жители Ивковец помогли в поимке одного из живых еще Кошевых, который убил в свое время холодноярца из Медведовки. Этот разбойник был правой рукой чигиринского атамана, а после его гибели старался затеряться в глуши, но в итоге попал под суд в той же Медведовке.

Приговор – расстрел – привели в исполнение сразу же, у креста на верхушке горы, откуда было видно оба села. Я наблюдал за этим действом, сидя верхом на своем жеребце.

Кошевой, стройный, необычайно красивый парень в поддевке и серой папахе, побледнел, но без колебаний стал под крест. Вокруг него собралась толпа вооруженных крестьян. Безжизненным взглядом он всматривался в лица земляков.

– Выдаете меня, ивковчане? Не жалеете?

Вперед вышел седой старик с ружьем, открыл затвор и вложил патрон.

– Жалеем, казак… Жалеем, что вас, собачьих детей, вместе с Коцуром не постреляли в том году.

С другой стороны подошел медведовский атаман. Два выстрела – и села, забыв недавнюю вражду, подписали кровью договор о союзе.

К нам стали попадать листовки казаков Волчьего Шпиля. Товарищество ратовало за объединение всех крестьян под национальным флагом для войны против палачей Украины – российских большевиков, а также их украинских наймитов. На обратной стороне – шуточное примечание, которое диссонировало с торжественностью самого воззвания: «Отпечатано в собственной его палаческого величества товарища Ленина типографии. Москва, Кремль. Поцелуйте нас в сраки, красные собаки!»

Догадываемся, что у ребят есть свои люди в чигиринской типографии, сунувшие эту листовку между большевицкими агитками.

Устанавливаем контакт с казаками Волчьего Шпиля, и те охотно подчиняются Холодному Яру. Штаб, в составе которого несколько человек из коцуровского ревкома, имеет широкие связи в Чигирине. Намереваются поднять Ивковцы, Новоселицу, Суботов и с другой стороны – Стецовку и Семигорье, и захватить город. Мы убеждаем их оставить этот план: взятие Чигирина только привлечет сюда заново подразделения Красной армии и ничего не даст.

IV

Наступала весна. Крестьяне готовились пахать и сеять. Пришлые собрались на Мельничанских хуторах, где была теперь атаманская ставка.

Гибель Чучупаков, затишье, полевые работы – всё это людей немного расхолодило. Что вообще происходит на Украине, точно никто не знал. Слух о кличе, после которого страна поднимется от края до края, пересказывали на каждом углу. Тем временем, «бродяг» и лихих парней из местных беспокоило одно: когда же зазеленеют радушно леса?

Однажды утром я решил прогуляться до Матронинского монастыря. Солнце грело почти по-летнему, природа вокруг меня оживала. Где-то еще темнели пятна нерастаявшего снега и тут же радовали глаз белые цветы хохлатки.

Взбираюсь на вал и наблюдаю, как в саду работают монахини. Без казачьих шапок во дворе обитель выглядит какой-то не такой – поблекшей. Хотелось бы знать, вернется ли сюда деловитый шум военного лагеря и как скоро.

Огибаю укрепления и в обратную сторону иду вдоль дороги на Мельники. Позади грохочет телега, слышится веселый разговор. Встаю между деревьями и приглядываюсь: какие-то солдаты с красными повязками на рукавах. Укрывшись за бугорком, достаю лимонки и заряжаю карабин. Когда они подъехали ближе, узнаю Чорноту. С ним Оробко и Соловий, правит Гуцуляк.

– Андрий!

– Вот чертяка! Здорово!

Ребята соскакивают с телеги, и мы хлопаем друг друга по плечам. Дальше идем все вместе. Кунак посматривает на меня исподлобья.

– Ну, объясни, как вы атамана проворонили. Из того, что связные лепетали, я ни черта не понял. Как это вышло?

Я пересказываю события того злосчастного дня. Когда дошло до предсмертного крика Василя, Андрий насупился и вздохнул.

– Недоброе пророчил атаман. Видать, поляжем тут все до единого, а Украину свободной не увидим. Разве только те, кто придет нам на смену. Ну, да будет воля Божья над нами, а наше дело – воевать.

– А что слыхать у вас, Андрий?

– «Товарищи» усиленно перебрасывают войска на запад и на юг. Думаю, когда потеплеет, заварится каша. Полюбуйся, какие небылицы они про нас плетут.

Дает мне киевскую большевицкую газету. На первой странице заголовок крупными буквами: «Чигиринский уезд очищен от бандитизма! Бандитское гнездо Холодный Яр ликвидировано. Атаман Чучупак и изменник бандит Коцур расстреляны вместе с своими штабами»[190].

Просматриваю статью и узнаю, что Чигиринщину два года терроризировали «кулаки-бандиты», которые отбирали у крестьян хлеб и последнюю скотину, убивали бедняков, измывались над ними. Народ не раз выступал против них, но сил не хватало. Однако решительные действия частей Красной армии привели к уничтожению всех врагов. Благодарное население повсюду приветствует освободителей. В каждом селе избрали сельсовет и комнезам[191]. Советская власть укореняется, идет «раскулачивание». Крестьяне с энтузиазмом принимают разверстку и добровольно перевыполняют задания правительства. Под красными знаменами, распевая революционные песни, везут продовольствие на «пункты».

Возвращаю газету.

– Что и говорить! Ловко расписывают.

– Наверно, так отрапортовали командиры присланных сюда полков. А вот уездная власть в Чигирине совсем другие песни поет. Когда почки на деревьях стали лопаться, тамошним «товарищам» как будто гвоздей в стулья набили. Выпросили слезно в Киеве разрешение обосноваться у железной дороги. Еще неделя, и уезд переведут в Каменку[192].

– А как же вы, Андрий?

– Пока ничего. Потом посмотрим, как дальше быть. Надо только укрепить личный состав нашими хлопцами. За этим я и приехал: разведать, что у вас происходит, и взять еще несколько человек. Милицию в местечке велено пополнить. Раз уж тут нечего делать,