15 мая 1935 года был создан еще один «орган» ― Особая комиссия Политбюро по безопасности ― для руководства ликвидацией «врагов народа». В ее состав вошли Сталин, Жданов, Ежов, Шкирятов, Маленков и Вышинский. Эта комиссия должна была руководствоваться сталинским лозунгом: «Чтобы успешно бить врага на фронте, надо уничтожить сначала врагов в собственном тылу». Цель ― обеспечить создание «морально–политического единства советского народа».

Для любого диктатора устранение политических конкурентов является заботой номер один.

Иосиф Виссарионович пятнадцать лет шел к вершине, преодолевая сопротивление реальных врагов, идейных противников, упирающихся и сомневающихся. Их происками он объяснял все трудности и все неудачи. Он привык искать врагов всюду и всюду их находил. Враги были среди «ленинской гвардии», правой и левой оппозиции, инженеров–вредителей, военных, дипломатов, народов–предателей и в собственной семье. Подобно Марату, он мог сказать:

«Никакая земная сила не может помешать мне видеть изменников и изобличать их, вероятно, благодаря высшей организации моего ума».

Ленин рекомендовал убивать не только врагов, но и пособников и могущих быть пособниками, «сомнительных и колеблющихся». Однажды начатое дело пора было довести до конца, а заодно почистить ряды. Слишком много скопилось обиженных ― отстраненных от кормила вождей, лишенных возможности властвовать военных, задвинутых на второй план «старых большевиков», «возомнивших себя незаменимыми» зазнавшихся и зажравшихся партийных вельмож, просто «шатающихся». Они переписывались, встречались, что–то обсуждали, а то и умышляли. Несомненно, были и такие, которые спали и видели товарища Сталина в гробу в белых тапочках.

Результаты голосования на последнем съезде доказывали наличие скрытой оппозиции. Перед лицом новой опасности «верные ученики» еще теснее сплотились вокруг Вождя. Летом 1936 года Сталин начал планомерную зачистку высшего эшелона партии. Николай Ежов (1895―1940) уже примерял свои знаменитые рукавицы.

В результате кропотливого труда правильно ориентированных следователей НКВД вырисовывалась картина грандиозного заговора, опутавшего все структуры. Во главе его стояли трижды исключенные из партии, осужденные на 10 лет, но так и не разоружившиеся недобитки Зиновьев и Каменев. Тайные нити тянулись за границу, к Троцкому, к кому же еще. «Заговорщики» уже осуществили убийство Кирова и теперь планировали захват Кремля, физическое устранение товарища Сталина и членов Политбюро, список прилагается. После чего в Москву въезжает Троцкий и «реставрирует капитализм».

Давно сломленный Зиновьев во всем сознался сразу и заявил о готовности сделать все, «чтобы заслужить прощение, снисхождение». С Каменевым пришлось повозиться, но и он быстро сдался. 19 августа в Доме Союзов состоялся открытый процесс по делу «Объединенного троцкистско–зиновьевского центра». На суд вывели 15 человек, знаменитых партийцев ― Зиновьева, Каменева, Смирнова, Мрачковского, Рейнгольда…

Процесс прошел как по маслу. Под тяжестью «неопровержимых улик» все обвиняемые признались в террористической деятельности, раскаялись и единодушно потребовали для себя расстрела.

«Мой извращенный большевизм превратился в антибольшевизм,

― сокрушался Зиновьев, ―

и через троцкизм я пришел к фашизму. Троцкизм ― разновидность фашизма».

Их убили в ночь на 26 августа. Потом убили их детей. Под бурные аплодисменты номенклатуры, еще не осознавшей всю глубину замысла Вождя.

«Уничтожьте эту гадину! Дело идет не об уничтожении честолюбцев, дошедших до величайшего преступления, дело идет об уничтожении агентов фашизма, которые готовы были помочь зажечь пожар войны, облегчить победу фашизму, чтобы из его рук получить хотя бы призрак власти,

― обличал Карл Радек (1885―1939). ―

Люди, поднявшие оружие против жизни любимых вождей пролетариата, должны уплатить головой за свою безмерную вину. Главный организатор этой банды и ее дел Троцкий уже пригвожден историей к позорному столбу. Ему не миновать приговора мирового пролетариата».

Ради погромной публикации арест самого Карла решили ненадолго отложить, умел, подлец, глаголом жечь.

«Не хватает слов, чтобы полностью выразить свое негодование и омерзение. Это люди, потерявшие последние черты человеческого облика. Их надо уничтожать, уничтожать, как падаль, заражающую чистый, бодрый воздух»,

― задыхался от негодования Георгий Пятаков.

Антонов–Овсеенко разразился статьей в «Известиях» об «особом отряде фашистских диверсантов, с которыми может быть только один разговор ― расстрел!» и славил

«товарища Сталина, который орлиным взором видит перспективу, обеспечивает единство, превратил СССР в могучий гранитный утес».

Забыл Владимир Александрович про свое троцкистское прошлое, так ему вскоре напомнят.

Чекисты уже выдергивали на очные ставки участников будущих политических процессов, вместе с обвиняемыми редактировали показания, оттачивали формулировки, придумывали подробности. Кровавый карлик Ежов с восхитительной непосредственностью описывал механику следствия:

«Прежде чем протокол давать на подпись обвиняемому, его вначале просматривал следователь, потом передавал начальству повыше, а важные протоколы доходили даже до наркома. Нарком вносил указания, говорил, что надо записать так, а не эдак, а потом протокол давали подписывать обвиняемому».

23―29 января 1937 года состоялся еще один процесс над ленинскими соратниками ― дело «параллельного троцкистского центра». В нем участвовали старые большевики, раскаявшиеся и прощенные оппозиционеры, заслуженные деятели партии «чудес» Пятаков, Радек, Серебряков, Сокольников, Муралов и другие ― всего 17 человек. Как выяснилось, и они тоже убивали Кирова, занимались шпионажем, диверсиями и подготовкой террористических групп, строили планы поражения Советского Союза в войне с Германией, портили чистый воздух и мечтали о восстановлении «капиталистических порядков».

На суде все они признавались с такой готовностью, что присутствовавший в зале знаменитый немецкий писатель Лион Фейхтвангер (1884―1958) впоследствии написал:

«Создавалось впечатление, будто обвиняемые, прокурор и судьи увлечены одинаковым, я чуть было не сказал спортивным, интересом выяснить с максимальной степенью точности все происшедшее».

В самую точку: Радек, удрученный литературной бездарностью следователя, собственноручно строчил на себя протоколы, Пятаков буйно фантазировал, как он тайно летал самолетом в Осло устанавливать связь с Троцким и договариваться о германской интервенции.

Дотошно во всем разобравшись, суд приговорил 13 человек к расстрелу, четверым «навесили срока» и убили чуть позже, в лагерях.

Предавший всех своих друзей и учеников Н.И. Бухарин писал:

«Что мерзавцев расстреляли ― отлично: воздух сразу очистился… Коба! Я видел, как дух Ильича почиет на тебе».