— Это вино сюда не подходит, — сказала Ана.

— Если оно вам нравится, значит, подходит.

— А вам нравится?

— Очень, хотя я и не знаток вин. Слишком много рецины выпито в юности.

— Рецины? — простонала она. — Господи, да это же отрава!

— А вот на это я могу возразить — вот так, задрав подбородок, с видом знатока, — что вы не пробовали настоящего напитка. «Экспортная рецина, Theomou, scata!»

— Отлично, кого-то вы мне напоминаете.

— Марлона Брандо.

— Я собиралась сказать — Муссолини.

— Хм, спасибо. На самом деле любая рецина для меня отдает деревом. Еда греческая, вино французское. — Он поболтал темную жидкость в бокале. Приготовление ужина помогло немного сбросить напряжение. — Каждый должен делать то, что у него хорошо получается.

Она запихнула в рот большой кусок омлета, как будто не ела несколько дней.

— Все греческие мужчины умеют готовить?

— Это же омлет, Ана. Его любой может приготовить, это не называется «готовить».

— Это для вас. А для моей кухни это вершина кулинарного искусства.

— Польщен.

— А можно мне задать бестактный вопрос?

— Почему вдруг вы спрашиваете разрешения?

— Почему вы не женаты?

— Ну, как мне ответить? Судьба? Я мог бы спросить вас о том же.

— Обо мне мы еще поговорим. — Она крутила свой бокал так сосредоточенно, как будто это было частью какой-то технической операции. — Так у вас никого нет?

— Я этого не сказал.

— Вы в последнюю минуту соглашаетесь на ужин, и при этом вам никого не надо предупреждать.

— Может быть, моя подруга в отъезде?

— Почему вы заставляете меня гадать?

— Ну ладно, — уступил он, напряженно улыбнувшись. — Вы правы. В данный момент я не обременен отношениями.

— Как это может быть? Такой красивый, интеллигентный юноша, как вы…

Она произнесла это небрежно, как будто думала, что он привык к такого рода комплиментам, но Мэтью почувствовал, что его лицо опять вспыхнуло. А может, это просто вино подействовало.

— В этом городе много красивых, интеллигентных, одиноких людей, — осторожно ответил он. — В этом нет никакой загадки. Просто я только что расстался кое с кем — мы были вместе довольно долго.

— И кто этого захотел?

— Захотела она. По моей вине.

— А в чем была вина?

— Я действовал, как Муссолини. Сводил ее с ума.

— Ну уж ладно.

— Слишком много вопросов, Ана.

— Извините. — Она уронила вилку на свою опустевшую тарелку.

— Похоже, кое-кто не ел несколько дней.

— Я забываю о еде. Разве это не грустно? Взрослая женщина, а поесть забывает. В Санта-Монике у меня друзья, с которыми я всегда встречаюсь, чтобы поесть. Здесь все более свободно. Вообще-то обычно я ужинала с дедом. Это было еще до того, как он заболел.

— Только не говорите, что я сижу на его месте.

— Чтобы мой дед ужинал на кухне? Мы всегда сидели в этой мрачной столовой, даже когда ужинали вдвоем. Думаю, он даже не знал, как выглядит кухня.

— А кто готовил?

— Андре. Чудный старик, которого я вынуждена уволить.

— Может, все-таки оставить его? — спросил Мэтью, указывая на ее пустую тарелку.

— Ему почти восемьдесят, и он хочет на покой. Я уже избавилась от Дианы — вот уж настоящая головная боль.

— Сиделка?

— Вообразила, что она здесь хозяйка. Дед был уверен, что она воровала. Ну, не знаю насчет этого, но никаких оснований держать ее у меня не было. Заплатила ей неплохое выходное пособие и дала лучшие рекомендации.

— И теперь о вас некому заботиться.

— И мне не о ком заботиться. Я тоже — как вы это сформулировали? — не обременена отношениями.

— Ну что ж, за это и выпьем. — Два хрустальных бокала, наполовину опустевших, чокнулись с мелодичным звуком. — А вам нравится такое состояние? — Вино явно расслабляло его, обычно осторожного в словах.

Она уставилась в пространство перед собой, обдумывая вопрос.

— Скорее нет. Нет.

— Из-за всех этих метаний по миру трудно поддерживать отношения?

— Я никогда так не думала, но для моего бывшего мужа это было действительно трудно.

— Сюжет усложняется. — Изо всех сил стараясь унять дрожь в руках, он наполнил бокалы, налив ей побольше. Кончики пальцев окрасились вином. — А что это за история?

— Да никакая не история. Вышла замуж в двадцать четыре, в двадцать восемь развелась. Детей, слава Богу, не было. Он занимался торговлей, в прошлом художник. Неплохой парень, просто неразвитый и глупый. Почти такой же неразвитый и глупый, какой была я. Я вот что хочу сказать…

— Что?

— У вас так хорошо получился ужин, почему бы вам не приготовить кофе?

Удивительно, как удобно ему было на ее кухне. Может быть, потому что эта кухня была не совсем ее, а ее деда, и даже не деда, а старого Андре? Он вообще хорошо ориентировался на кухне. Его семья все время проводила на кухне, его отец готовил наравне с матерью, обсуждая при этом с сестрой какую-нибудь сложную теорему. Они с Робин тоже много времени проводили на кухне. Передвигаясь от плиты к холодильнику, от холодильника раковине, они касались друг друга. Хотя у каждого была своя квартира, они все время проводили вместе, и он постоянно ощущал, что находится на ее территории, а не на своей. И только на кухне не было этого ощущения, она была как-то слита с его кухней — как единое параллельное пространство, идущее с запада на восток. Он вспомнил ее язвительное замечание по поводу этой своей странной теории: он любит ее кухню, потому что в ней находится входная дверь. До их разрыва тогда оставалось совсем немного времени.

— Мой дед очень любил хороший кофе, — сказала она ему в спину. — Правда, в последние годы ему уже запрещали его пить.

— Вот почему здесь такая ужасная кофеварка. Кто ее купил, Диана?

— Вообще-то я.

— Извините. — Нет, ему нельзя пить в компании.

— Я тоже люблю хороший кофе, но мне лень его варить. Он предпочитал кофе по-турецки и кухню ближневосточного региона. Его религией было православие. Я думаю, он ненавидел свое швейцарское происхождение.

— Он принял православие?

— Нет. Он отошел от католицизма и попробовал всего понемножку — я имею в виду религии, основанные на Ветхом Завете. Его не интересовал буддизм. Он тяготел к искусству восточного православия — отсюда и интерес к самому православию. Я даже не уверена, посещал ли он церковь.