Бес снова напряг мышцы. Не так много на свете веревок, способных долго удерживать его. До этого момента Бесу не доводилось с такими встречаться. Эта тоже не исключение. Неоткуда было Бродяге взять такую особую веревку. В Аду, что ли? Интересно, как он ее вынес незаметно для Беса, голый-то?

Нужно вот так напрячь мышцы… Если бы только не болела голова! Бесу начинало казаться, что, напрягаясь, он разрывает свой собственный череп, а не путы. Еще раз! Отвык, отвык он от боли. И где, интересно, Бродяга? Где эта сволочь?

– Не дергайся, – сказала эта сволочь где-то рядом.

– Да пошел ты! – выдохнул Бес и попытался разорвать веревки.

К ноге прикоснулось что-то прохладное и острое. Как бы не острие секиры, прикинул Бес и замер.

– Я мог бы тебя снова оглушить, – сказал Бродяга. – Но мне нужно с тобой поговорить.

– С горбатыми пойди вон пообщайся, – ответил Бес. – А когда они тебе все расскажут, придешь ко мне.

– Неправильный ответ, – ровным голосом сказал Бродяга. – У меня такое чувство, что ты немного неправильно оцениваешь ситуацию…

– Как хочу, так и…

– Нет. – Секира чуть сильнее нажала на ногу Бесу. – Теперь ты еще долго не сможешь вести себя как хочешь. Мне очень не хотелось бы тебя калечить, но пойми меня правильно – слишком много накопилось вопросов.

– А если мне наплевать? – спросил Бес.

– А если я тебе ногу отрублю? – в тон ему спросил Бродяга. – Вот по самое колено?

Бес почувствовал, как секира, давившая ему на ногу, вдруг исчезла, и воображение сразу же дорисовало картину – Бродяга замахивается, медленно, не торопясь. Поднимает секиру. Двойное лезвие бабочкой легко вспархивает над головой Бродяги, солнце огоньком вспыхивает на самом кончике лезвия… И – хрясь.

Бес дернулся.

– Спокойно, – сказал Бродяга. – Не нужно так пугаться.

Скрипнул рядом песок. Потом руки Бродяги содрали с глаз Беса повязку.

Солнце шло уже к закату. Вокруг все еще была пустыня. Где-то совсем рядом всхрапнул горбатый. Бес сначала скосил глаза влево, потом чуть повернул голову. И это было очень больно. Все мысли в его голове превратились в камешки и от малейшего ее движения начинали перекатываться, ударяясь друг о друга. «Этот грохот должен быть слышен и Бродяге», – подумал Бес.

Бродяга сидел, скрестив ноги, на песке недалеко от Беса, секира лежала справа от него.

– А если бы ты меня убил? – спросил Бес.

– Не убил бы.

– Да? С этими секирами бывает так, что и оглянуться не успеешь, как уже через макушку можно рассмотреть задницу.

– Во-первых, я бил плашмя, – напомнил Бродяга. – А во-вторых, ты столько выжрал амброзии, что убить тебя будет очень непросто.

– Это да, – согласился Бес, – это ты верно подметил.

Был в путаной жизни Беса момент, когда один особо одаренный враг умудрился-таки ткнуть его кинжалом в сердце. Бес смог после этого прикончить убегающего врага, вытащить из своего сердца клинок, а потом… Потом, правда, было очень больно. Очень. И зарастала рана долго, почти неделю. Обычные повреждения на теле Беса исчезают сразу.

– Я так понял, – сказал Бродяга, – что ты у нас вечную молодость уже имеешь?

– Что?

– Не притворяйся. – На лице Бродяги появилась улыбка. – Это как раз заметно. И если прибавить в этому твое вольное обращение с амброзией…

– Мне больше нравится называть ее сомой. – Бес снова хотел было напрячься, но посмотрел на секиру и вспомнил, как быстро может двигаться Бродяга.

– Называй ее хоть живой водой. – Улыбка на лице Бродяги прожила недолго и исчезла, утонула в морщинках у глаз. – Благодаря ей ты можешь быстро залечивать раны, не уставать, двигаться стремительно. – Еще что-то?

– Можно я сяду? – спросил Бес.

– Успеешь, – ответил Бродяга.

Он зачем-то посмотрел на небо, поморщился и тяжело вздохнул.

– Ты считаешь себя особенно умным? – спросил Бродяга. – Еще бы… Когда кто-то из богов предложил тебе на выбор бессмертие или вечную молодость, ты выбрал молодость. Ты после этого гордился собой еще долго. Так?

– Я и сейчас хорошо о себе думаю, – ответил Бес. – И дураком себя не считаю.

– Зачем дураком? Дураком не нужно. Знаешь… – Бродяга зачерпнул горсть песка и стал пересыпать мелкие белые песчинки из одной ладони в другую.

Песок струился легко, ветра не было, и струйка текла ровно, как вода.

– Знаешь, – повторил Бродяга, – все люди считают богов тупыми и ленивыми. Отчего-то.

– Ты все-таки обиделся, – сказал Бес.

– Нет, – покачал головой Бродяга. – Честно – нет. Я просто констатирую факт. Боги, правда, допускают ту же ошибку в отношении людей. Но у богов есть одно преимущество. У них есть время придумывать разные каверзы и годами их отшлифовывать. Первым, естественно, был придуман трюк с бессмертием. Несколько человек попалось, это вошло в легенды и мифы. Бессмертный стареет, стареет, стареет, но умереть не может. Даже разрубленный, он срастается, сожженный прорастает, повешенный может висеть в петле до тех пор, пока веревка не перегниет…

Бродяга взглянул в лицо Беса, и тот не успел убрать с лица гримасу отвращения.

– Встречался с такими? – спросил Бродяга. Бес прикрыл глаза.

Встречался… Бес столкнулся с таким бессмертным еще в детстве. Несчастный пришел в их дом проситься на ночлег. Отец разрешил.

Бессмертный всю ночь просидел возле очага, глядя на огонь и время от времени подбрасывая в него сухие ветки. Бес вместе с братьями и сестрами, не отрываясь, следил за жутким гостем всю ночь. Отблески огня скользили по иссушенной годами коже старика. Когда бессмертный клал в огонь новую хворостину, Бесу казалось, что сейчас огонь перекинется на сухую руку, легко взбежит по ней к деревянному лицу гостя, и никто не сможет погасить этот огонь…

– И люди перестали попадаться на эту удочку, – сказал Бродяга. – Стали просить вечную молодость. И это был правильный выбор. Вернее, самый правильный из двух возможных. Был еще третий, но обычно люди его не замечали. Или не хотели заметить.

– Это ты о чем? – спросил Бес.

– Это я о том, что самым правильным выбором для человека является вообще отказ от выбора. Оставить богу богово, а человеку – человеково.

– Это ты как бог говоришь?

– Это я как не-дурак говорю.

– Что же ты такого плохого увидел в вечной молодости? – Бесу действительно было интересно.

Он и сам неоднократно задумывался над тем, почему боги так легко, относительно легко, раздают вечную молодость.

– А что ты испытал, когда понял, что теперь можешь жить, не старея, вечно? – спросил Бродяга.