Михаил вздохнул, закрыл поисковик. Вяло, без огонька, поработал над программой. Крепко, но на «игрушку века» никак не тянуло. Можно смело жать на «delete».

«И вообще всю мою жизнь – удалить к черту!» – мелькнула мрачная мысль утром, когда Настя – сонная, равнодушная и причесанная – подала ему яичницу и кофе.

…Севка сегодня ждал его в офисе, но Михаил повернул от дома – не к Москве, а обратно, в сторону рыночка.

Он сам не понимал, что творит, и оттого страшно злился.

Почему он хочет снова увидеть эту нескладную простушку в платочке? Да и не будет ее на рынке очень ранним, морозным утром. Даже молочницы и те приезжают не раньше восьми.

…Но курносенькая уже раскладывала свои уродливые изделия по прилавку.

Здороваться Михаил не стал. Хмуро бросил:

– Где находится детский дом? Адрес, номер? И ты там кто?

– Д… деревня Свиноедово, – пробормотала она. – Улица Ленина, дом один. Детский дом номер шестнадцать для детей-сирот и детей с отклонениями в развитии. А я… педагог-воспитатель.

– Смета есть?

– Чего? – растерялась девушка.

– Ну, сколько вам денег нужно – на подарки?

– Да ребятки любой мелочи будут рады, – вздохнула она.

Посмотрела на него почему-то с укором. И вдруг выпалила:

– Вот я не понимаю, как такое бывает? Барвиха, Жуковка – совсем рядом. «Мерседесы» кругом. А у нас нянечка восемьсот рублей получает, со всеми надбавками. И ребенку в день на питание выделяют пятнадцать рубликов[4]. Целую сосиску на ужин не дашь – пополам делим.

Он цепко на нее взглянул, спросил жестко:

– Ты тоже голодаешь?

Девушка глянула с вызовом:

– Когда-то голодала. Я сама детдомовская. И с головой проблемы были. Потому и тянусь к своим.

– И что у тебя с головой? – внимательно взглянул Михаил.

Она, похоже, хотела еще больше ощетиниться, явно подбирала новую колкость. Но вдруг пробормотала почти виновато:

– Ну, не то что прямо совсем проблемы. В шесть лет диагноз поставили: задержка психического развития. Если бы в ПНИ запихнули, тогда все, полный пипец.

– Куда запихнули?!

– Психоневрологический интернат, жуткое место. Оттуда уже не выходят, – вздохнула она. – Но мне повезло. Добрые люди не испугались диагноза. Взяли под опеку, к себе в семью. Хотели, чтобы я нормальной жизнью жила. Я и жила – пока школу не закончила. Но потом выросла, – подмигнула ему, – и обратно в родную среду. В смысле, работать в детдом пошла. Хотя мама с папой меня уговаривали, чтоб я на младшие классы или на иностранный язык поступала, а не на дефектологию.

Нос картошечкой, глаза раскосые, фигура угловатая. Но приодеть-причесать – получилась бы неплохая дивчина. Не из стандартных красоток, но с изюминкой.

Михаил усмехнулся:

– А как тебя в институт взяли – с задержкой психического развития?

Настя бы укорила: «Воспитанные люди таких вопросов не задают». Но Томский все эти светские экивоки ненавидел.

Впрочем, девчонка и не обиделась. Улыбнулась солнечно:

– А моя болезнь прошла. В смысле, сняли диагноз. Через год, как я в семью попала. В дураки записывают легко. Приходит в детдом комиссия. Три строгие тети. Перед ними я, шестилетняя. Стою перед столом, дрожу от страха. Они мне вопрос: какие цвета у радуги? Но откуда я знаю? Нас никогда в дождь гулять не выпускали. А на картинке внимательно рассмотреть – в голову не приходило. Начала выдумывать: синий, черный, сиреневый… Вот и готово – дурочка. Это потом мне мама и стихи читала, и раскраски покупала. И учила желание загадывать, когда радуга.

Добавила задумчиво:

– Но все равно я очень долго к нормальной жизни привыкала. Только представь: в девять лет впервые увидела холодильник, микроволновку, машину стиральную! В десять мама меня на море вывезла, а я в слезы. Она меня купаться ведет, а я боюсь, что сейчас топить будет. Как старшие девчонки делали – совали головой под кран с водой и вдохнуть не давали. Мама даже обиделась тогда, но я ничего с собой поделать не могла. Глубины боялась, плескалась на мелководье. И до сих пор море обожаю безумно, но далеко не заплываю.

Усмехнулась вымученно:

– Мне потом в институте объяснили: травмы из детства ничем не вылечишь.

А Михаилу вдруг вспомнилось: ему четырнадцать. Все парни в классе обязательно умеют делать что-то полезное. Драться, смешить девчонок, хохмить над учителями, завывать рэп. И только он один не способен ни на что. Лишь подает надежды. Да в чем?! В бесполезной, скучной, никому не нужной физике.

– Я привезу твоим детям подарки, – твердо произнес Михаил.

– Вы врете, – бесхитростно отозвалась девчушка. И немедленно смутилась, забормотала: – Ой, я не хотела вас обижать, извините.

Раскраснелась, нос почему-то побелел, губу прикусила. Никакого сравнения с Настиной ослепительной, хорошо поставленной улыбкой.

«Зато уж эта на мои деньги бизнес-классом за границу не полетит», – усмехнулся про себя Михаил. И спросил:

– Как тебя звать?

– Нина Васильевна, – серьезно отозвалась она. Смутилась, улыбнулась, добавила: – А прозвище – Кнопка. Дети придумали. Потому что нос курносый и я на него давить разрешаю. А чего? Пусть давят. Мне не жаль.

– И мне можно? – Томский ожег ее взглядом.

Дивчина не растерялась:

– Подарки привезете – и хоть сто раз!

* * *

Михаил сначала думал: нанять «газель» да и отправить ее в детдом. Зачем ему нужно тратить собственное время, дежурно улыбаться, когда в благодарностях рассыпаться начнут?

Но подметил, какими глазами шофер грузовичка смотрел на три десятка детских велосипедов из хорошего спортивного магазина, и решил отвезти подарки сам. Заодно и Кнопку (прозвище смешной детдомовке очень подходило) повидает.

Позвонил, предупредил:

– Приеду сегодня. Пусть бухгалтерия бумаги готовит. Потом лично проверю, чтобы все на балансе оказалось. И директора предупреди: я по детдому пройду. Сам посмотрю, что вам еще надо.

– Ой, Мишенька… – растроганно пробормотала Кнопка. И добавила с удивлением: – И правда не наврал!

Когда Насте что-то от него было надо, она тоже звала его уменьшительным именем. (Чем дороже хотела подарок, тем ласковее прозвища придумывала.) Но сроду не удавалось ей вложить в простенького Мишеньку столько восторга. А ведь он лично Кнопке не вез ничего. Остановиться, купить хотя бы цветов? Совсем глупо.

Впрочем, весь его сегодняшний день – сплошное недоразумение. Вместо того чтобы работать над новой игрушкой, сбежал из офиса. Отправился в магазин, вдумчиво, будто себе, выбирал велосипеды. И платил с личной карточки. Хотя Сева сто раз ему говорил, что благотворительность надо со счета фирмы проводить. И обязательно под это дело пресс-конференцию, журналистов подогнать – чтобы не просто деньги спускать, а формировать попутно благоприятный имидж.