солнечного света глаза. Если, конечно, в этот унылый зимний день солнце соизволит выглянуть из перины низких серых туч, заволокших небеса. Вот теперь я точно готов к выходу… и надеюсь, не опоздаю к месту встречи с моей мелкой работодательницей.

Словно в подтверждение моих опасений, в зимней утренней тьме за окном раздался пронзительный гудок поезда, а следом дом задрожал от проходящего мимо него грузового состава, вползающего на территорию Дортмутского порта. О как! Стоит поторопиться!

Я вышел из квартиры и, тщательно заперев дверь, устремился вниз по лестнице. Часов у меня нет, но если судить по грохочущему за стеной паровому «будильнику», до встречи с Фари осталось не больше получаса, за который мне следует успеть пересечь половину района доков и добраться почти до самой вершины Граундс-хайл, где расположился квартал хафлингов и, в частности, дом семьи Берриоз, как оказалось, весьма известных в Тувре торговцев тканями, к которой относится и моя мелкая работодательница.

Через тёмный по раннему времени район доков я почти бежал, и точно так же бегом пересёк пустую ввиду выходного дня рыночную площадь. Остался последний рывок, вверх по холму Граунд. Пять минут резвого бега мимо редких освещённых леденцовым светом окон зданий, обступивших взбирающуюся вверх улицу, лёгкая отдышка, и я на месте. У дома Берриозов уже стоит огромная, запряжённая парой чаберсов[3]-тяжеловозов, повозка, а на её облучке кутается в не по размеру огромный тяжёлый шерстяной плащ Фари. Только нос, усыпанный серебристыми конопушками, торчит наружу.

— З-замёрзла? — услышав мой вопрос, хафла с писком подпрыгнула на месте, а уже через секунду мне в плечо прилетел удар маленьким, но удивительно крепким кулачком.

— Напугал! — надулась мелкая, потирая ушибленную об меня руку, но тут же улыбнулась. — Вот как у тебя так получается, а?! Ты же здоровый, как гора, Грым! А я тебя до последнего момента не видела!

— А чтоб ты увидела с головой спрятавшись в дедов-то плащ, Фари?! — хохотнул ломающимся баском сидящий на перилах крыльца и с самым довольным видом посасывающий длиннющий чубук трубки, молодой хафлинг. Такой же белобрысый и серебристо-конопатый, как и его соплеменница. Впрочем, а как ещё может выглядеть её родной брат? Заметив мой взгляд, он махнул рукой с зажатой в ней трубкой. — Приветствую, синий!

— Тебя туда же, белобр-рысый! — оскалился в ответ я, кое-как протолкнув приветствие через упрямую глотку и, запрыгнув на облучок, устроился рядом с Фари. Её брат весело ухмыльнулся. Приятно, что хоть кто-то, кроме моей первой работодательницы и доктора Дорвича не шарахается от моей улыбки, а улыбается в ответ. Прям, нормальным человеком себя чувствую. Эх…

— Ну всё, Грым! Рядовой Падди пост сдал, — кривляясь, отсалютовал нам брат Фари, и махнул рукой на выезд со двора. — Можете катиться!

— И покатимся, — фыркнула хафла и, подхватив поводья, ловко щёлкнула ими по спинам тяжеловозов. Ящеры переступили с ноги на ногу, дёрнули ушами, словно прислушавшись к происходящему и, прошипев друг другу явно что-то матерное, медленно тронулись с места.

Глухо зацокали по брусчатке подрезанные когти чаберсов, взвыл о чём-то своём холодный ветер, мечущийся меж высоких труб кирпичных домов, закутанная по уши в дедов плащ, Фари подкатилась мне под бок и, сунув поводья мне в руки, тут же засопела. Поехали…

Перевалив через Граундс-хайл, наша повозка выкатилась на шоссе Уинфер и не торопясь потянулась по узкому гравийному тракту, вдоль морского побережья. Далеко у горизонта, там где низкие зимние тучи сливаются с тёмной водой пролива, показалась наконец светлая, наливающаяся оранжевым светом полоса, и покрывающая придорожные камни и почерневшие голые деревья, изморозь вдруг заискрилась, заиграла жёлтыми и алыми бликами, словно запламенела… холодным таким пламенем. Ящеры, будто почувствовав на своих дублёных шкурах первые лучи позднего по зимнему времени утреннего солнца, всхрапнули и сами собой прибавили шаг. Вот и славно, глядишь, быстрее доберёмся до Пампербэй, а значит, и скорее вернёмся в Тувор. Мне хоть и плевать на погоду, но унылые пейзажи вокруг как-то не добавляют хорошего настроения. Так и хочется разжечь печь в гостиной, завалиться в кресло с книжкой и чаем, завернуться в плед и… никуда не ходить. Эх…

Портовые склады в Пампербэй встретили нас пароходной гарью, пронзительно-холодным ветром и вездесущей сажей, превратившей и без того не самый радостный промышленный пейзаж в совершенно невзрачную и скучную серую муть. Счастье ещё, что нам не пришлось здесь застрять. Бумаги, предъявленные сонной Фари карго-мастеру, оказались в полном порядке, и уже спустя полчаса я весело перегружал тюки тканей и кож с корабельных поддонов на повозку, под изумлёнными взглядами лишённых привычного приработка матросов. Вот ведь… в третий раз же уже приезжаем, а они всё как впервые видят. Собрались в кучку и глазеют. Тоже мне, циркача нашли.

В то же время… прикинув, как я выгляжу со стороны, перетаскивая сразу по два тюка размером с два меня каждый, м-да. Картинка и в самом деле должна быть залипательной… как говорят… драхх! Где-то говорят. И точка!

— Фари, это последний? — обратился я к халфе, старательно отгоняя подкрадывающуюся головную боль, так невовремя решившую напомнить о моих проблемах с памятью.

— Да-да, Грым! — весело откликнулась мелкая, сверившись со своим списком. — Привяжешь вот этот тюк, и можем ехать.

— Принайтуешь, — буркнул один из стоящих поодаль матросов-грузчиков, оказавшихся не у дел. — Крысы сухопутные, вымбовку вам в клюз.

— Если мою, то мелкая лопнет! — хохотнул стоящий рядом с ним мокрохвостый.

Я аккуратно водрузил последний тюк на повозку и, повернувшись к говорливому матросу, ощерился.

— Шёл бы ты в море, ластоногий, и там квакал. А то ведь оглоблю меж ласт огребёшь, не обрадуешься, — сосредоточившись, я кое-как прорычал-прощёлкал в ответ наглому матросу. Моя хафла запунцовела и скрылась за повозкой. А тут и «грузчики» загудели… но подходить и не подумали. Ещё бы, на виду у карго-мастера-то!

Вот и ладушки. Не хватало ещё драку на глазах у Фари устраивать. А ведь могли бы! Судя по внешности, ребятки явно из континентальных орков, а они на драку шустрые… и неугомонные. Смахнулся я как-то с такими в кабаке за Рыночной площадью… весело было… всем. Но сейчас, такое развлечение явно не ко времени.

— Слышь, ты! Синий! — окликнул меня тот самый матрос, что ворчал про сухопутных крыс, когда наша повозка уже выезжала из ворот склада.

— Чего, зелёный? — откликнулся я.

— Заходи вечерком в «Акулу и перст», поговорим… о вымбовках