— Я видела тебя тогда вечером, на Бали, — сказала она.

— Видела?!

— Я весь день чувствовала, что ты где-то здесь, а когда закрывала лавку, увидела тебя на другой стороне улицы.

— Почему же ты не подошла?

— А что я могла тебе предложить?

— Вот потому и я не перешел улицу. Когда я увидел твоего мужа с вашей дочкой, мне не хватило смелости все это разрушить.

— Спасибо.

— Послушай, Софи, а тут-то вы как оказались? — спросил я.

— Один из коллег Поля — тунисец — пригласил пожить в своем доме… А тебя как сюда занесло?

— Понырять захотелось. А поскольку с маленьким ребенком слишком уж далеко не поедешь, в бюро путешествий посоветовали эти края.

Как чудесно начался день! Мы сидели на прохладной террасе «Андалузского кафе», вокруг нас были только старые арабы с печатью мудрости на лицах, они напомнили мне моего отца. Софи рассказывала мне о своей жизни, о том, что было, когда я предпочел ей жену, о своей встрече с Полем на Бали: он работал там в строительной компании, а она туда приехала, чтобы забыть меня… Потом Поль перевелся в Таиланд, он заботился о дочке, ей самой он устроил приятную и удобную жизнь, в общем, у нее было все для того, чтобы чувствовать себя счастливой…

Мне тоже захотелось в ответ рассказать ей о годах, которые я прожил с женой, о рождении наших детей и о том, как Орели умирала. Не знаю, что заставляло меня об этом говорить, просто мне казалось: Софи должна знать все. Рассказывая ей об Орели, я словно освящал прошлое.

Софи спросила, почему я не ответил на ее письмо.

— Не готов был, — признался я.

Мы расстались около часа дня, договорившись встретиться снова. Конечно, у меня мелькали мысли о том, правильно ли я поступаю, не наделаю ли глупостей, но мысли мыслями, а все та же тайная сила снова толкала меня в ее объятия, бороться было бесполезно. Я сдался. Я снова увижусь с ней.

Ближе к вечеру позвонил Ален. Я был рад его слышать, но по голосу сразу понял, что не все у него в порядке, и сколько он ни уверял меня, что все прекрасно, что он потрясающе отдыхает со своей топ-моделью, я ему не верил. Мы столько лет дружим — как же мне не угадывать, когда у него взлет, когда падение. Он это знал и, скорее всего, потому сейчас и позвонил. То ли нуждался в поддержке, то ли понял наконец, что жизнь без любви ничего не стоит.

Только ведь как бы там ни было, моему другу гордость не позволит попросту рассказать о своих проблемах, а тем более — признать, что, переспав со всеми женщинами на свете, от любовных огорчений не вылечишься. У него ощущение, что его любят, растет вместе с количеством девиц, прошедших через его постель, он с самых юных лет редким пряностям предпочитал товары из супермаркета. Я так и не понял, зачем он вообще женился.

* * *

Как парочка подозреваемых, которых разыскивает полиция, мы с Софи находили для наших тайных встреч самые что ни на есть необычные места. При каждом удобном случае мы занимались любовью, и я возрождался к жизни. На каждом свидании мы спорили — страстно и на удивление жарко, спорили обо всем, для нас не существовало запретных тем. Любовь, политика, кинозвезды, дети, работа, спорт, деньги — годилось что угодно. Но сколько бы мы ни спорили, как бы по-разному обо всем ни думали, по фазе мы совпадали всегда. Софи обожала мне противоречить, ясно было, что возражает она нарочно, но я всякий раз попадался в ловушку, и ее это забавляло. Чем дальше, тем более яростно она протестовала против существующего порядка. Ей хотелось защищать вдов и сирот, бороться с голодом во всем мире (тут она мимоходом оскорбляла чуть не всех глав государств), улучшать положение женщин в некоторых странах. Она могла бы встать под знамена Арлетт Лагийе[12], но, когда я ей это предлагал, сердилась, обзывала меня богатеем-капиталистом, а мои попытки объяснить, что «богатей-капиталист» есть тавтология, даже слушать не желала. В особо удачные дни я удостаивался восклицания: «Господи, как мне мог понравиться такой человек!»

На самом деле все эти социально-политические страсти были чистейшей провокацией, зато споры помогали нам забыть о том, что конец лета приближается. Конечно, мы опасались того, что должно произойти, но прятали голову в песок, предпочитая не думать, а просто наслаждаться подарком все той же «судьбы», которая снова нас свела. Я стал куда реже плавать, и мне было немного неудобно перед Полем.

— Почему ты перестал приходить каждое утро?

— Знаешь, Марго совершенно не переносит, когда я ухожу, такой цирк устраивает! Ну и сам понимаешь, поскольку во время съемок я не так много бываю дома, то стараюсь хотя бы в отпуске ее побаловать.

Поля мое объяснение вроде бы устроило, но я почувствовал себя не в своей тарелке и сразу вспомнил, что сказала Люсиль, когда узнала о походах Алена налево: «Как же вы, наверное, веселились, когда говорили обо мне…» Нет, Люсиль, не веселились. Пусть это выглядит странным, но, оказавшись в такой ситуации, не можешь насмехаться над человеком, которого обманываешь. Его даже немного жалеешь — должно быть, именно это и отличает нас от животных. Пресловутая совесть.

Как бы там ни было, Поль ни о чем не догадывался и по-прежнему через день приглашал меня поужинать, а я — чтобы не возбуждать у него подозрений — соглашался. Вечера были совершенно сюрреалистические, мы с Софи ничем себя не выдавали, держались, будто ничего такого и не было. Посмотришь со стороны — безупречная хозяйка дома Софи в угоду мужу принимает у себя едва знакомого человека, совмещая гостеприимность с некоторой отчужденностью. Иногда она разговаривала со мной даже резковато, и Поля это раздражало.

— Дорогая, да что с тобой сегодня? Не слушай ее, Жюльен, она сболтнула не думая! Не понимаю, отчего она в последнее время…

Я-то знал, в чем дело, и иногда себя ненавидел. Поль одарил меня своей дружбой, а я, стоит ему отвернуться, тащу в постель его жену. Какому нормальному человеку в такой ситуации было бы не противно на себя смотреть? Хм… на самом деле мне противно не было: я-то ведь познакомился с ней раньше, чем он, и имел такое же право ее любить, как он, и даже больше. Да, это мерзко, это аморально, но плевать я хотел на мораль! Если любишь, себе не прикажешь, когда любишь, ничем не управляешь, и именно это делает любовь настолько прекрасной, а иногда и жестокой.

Я благодарил жизнь и злился на нее. За что она на меня ополчилась? Почему заставляет так страдать? Для чего мне столько испытаний? Я ведь ни о чем не просил, и все, чего я хотел, — это жить в любви, просто и бесхитростно. Ну и зачем было отнимать у меня Орели и в который раз ставить на моем пути Софи?

В последний день отпуска мы расстались, ничего не прибавив к словам прощания, сердца у нас были растерзаны. Так всегда и бывает: увидел, полюбил, расстался.