Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет-нет, я не жалуюсь. Вполне в состоянии сам платье надеть, и пылинки с плеч по-стряхивать. Здесь мне помощник не нужен. А вот организовать глажку одежды по приезду, добыть какую-нибудь снедь на вечерний перекус, договориться о своевременной — имею в виду — ежедневной — уборке в снимаемом номере гостиницы. Здесь не только опыт, здесь здоровые ноги нужны.
Старик скрипит, но делает. Но я же вижу, как ему трудно. Как он кутает в сто слоев одежды подклинивающую поясницу, и кряхтит, когда встает. Ему в тепле и покое нужно быть, внуков нянчить, а не по продуваемым всеми сквозняками железнодорожным вагонам через полстраны путешествовать. Хоть и первым классом.
Перед самым отправлением из Вятки, в городок приехали четверо конвойных казаков. Привезли грозное послание от управляющего Собственного Его Императорского Величества конвоя, которым тот называл меня всякими словами — укорял за то, что, в умаление достоинства первого министра Империи, отправился по стране без секретарей и охраны. Наивный. То так я не знаю, что от ведомства князя Владимира не спрятаться. Что невидимые соглядатаи присматривают за мной постоянно. А охрана… Много ли от нее проку в эпоху, когда покушаются все больше с помощью бомб⁈ С собой только еще несколько безвинных душ на тот свет утащить!
У самих казаков тоже были претензии. Вернее — одна. Тщательно подбирая слова, чтоб, не дай Бог меня никак не обидеть, казачий старшина укорил, за то, что собрался в Сибирь, а никого из сибиряков больше с собой не позвал. Справедливый укор, ничего не скажешь. Казаки на службе по два года. Потом возвращаются домой, к семьям, а на их место прибывают новые — самые достойные. Причем дорога туда и обратно к сроку службы не прибавляется. Иной раз, особенно в демисезонную распутицу, бывает, что казачки по несколько месяцев путешествуют. Понятное дело — преодолевать препятствия в одиночку или за спиной грозного министра — разница есть. Так что укор понял и принял. И вправду, что-то я о земляках не подумал.
В общем, конвойные едут теперь со мной. На больших станциях изображают грозный вид, сопровождая на прогулках по станции и перрону. Все остальное время, спокойно себе едут в третьеклассном вагоне. Выпивают понемножку — как без этого? В той, прежней жизни, я вообще искренне считал, что железнодорожный вагон и водка как-то между собой связаны. Стоило занять свое место в спальном вагоне, как на столике автоматически появлялась она…
Еще сибиряки привезли письма. Знать не знаю и ведать не ведаю, каким чудом ум удалось собрать всю предназначенную мнекорреспонденцию. Но факт остается фактом: в мешке оказались и папка с отчетами моей канцелярии, и пухлый конверт от Астахова, и связанные розовой шелковой ленточкой сразу несколько писем от Наденьки. Было приятно. А, учитывая адские версты пути впереди, еще и донельзя полезно. Было чем занять себя в пути.
Лукавлю, конечно. Работы было полно. В первую очередь — осмыслить и облечь в бумажную форму сведения о реальном положении крестьянства. Только не нужно думать, что я принял россказни купцов за чистую монету. У них своя правда, у крестьян — своя, у помещиков — третья, но тоже имеющая право на существование. Всем не угодишь, но ведь можно так нареформировать, что все три категории недовольными останутся. И этого я не хотел и боялся больше всего — испортить. Нарушить то хрупкое равновесие, сложившееся в стране за последние десять лет. Худо — бедно, но и без каких-то коренных изменений, среднее благосостояние жителей державы потихоньку растет.
Все-таки возможность уехать на восток, получить в собственность огромный по меркам России, земельный надел да и жить-поживать — это оказалось огромным благом. Понятное дело, что далеко не каждый отважится бросить все с детства знакомое, и поехать за тысячи верст в страшную Сибирь. Но ведь это не отменяет существование самой возможности. Больше того! По городам и весям постоянно курсируют специально обученные люди, завлекающие крестьян на переселение. Объясняют, рассказывают, фотографический альбом показывают.
А приставы, земельные выплаты и недоимки по селам собирающие, стали открыто говорить: что, мол, голодно? Плохие урожаи? Так и кто тебя на этой худой земельке держит? Собирай жену с детишками, да и отправляйся в сытую и богатую неосвоенными просторами восточную часть Империи. Страшно? Ну так сиди и не ной. Не забывай только денежки за свой кусок худородины отдавать…
Это мне Воо Мещерский передавал. Так-то он давным-давно в чиновниках по особым поручениям при моей канцелярии не служит. Издает свой журнал на мои ежемесячные «пожертвования», шляется по салонам определенной направленности, и радуется жизни. Но изредка — раз, реже — два раза в год — какой-то черт несет его в какую-нибудь несусветную глушь. В провинцию. Откуда приходят в мой адрес любопытнейшие опусы о жизни в российской глубинке.
Тоже, конечно, показатель такой себе. Мещерский-то самые выдающиеся события, произошедшие с ним во время странствий, описывает. Считать, что точно так же происходит во всех остальных местах и местечках — непозволительная для первого министра глупость. Так же, как и считать — подобно вятским купцам, что все до единого крестьяне — отъявленные мошенники и прохиндеи.
Хотя, признаю. Легенда весьма подходящая для ленивого чиновника. Мол, все земледельцы — обманщики и прощелыги. Урожаи занижают, платежи и неустойки государству не платят. Зачем таким помогать? Выдумывать что-то, с серьезными людьми ссориться. Им, крестьянам, мол, и так хорошо живется. Горькую пить с сентября по Рождество Христово же на что находят? А что, бывает, голодом сидят и лебеду кушают, так это от лености и пьянства.
А я вот что скажу, и больше повторять не стану: нужно сделать все, что только в силах человеческих для того, чтоб поднять благосостояние самого многочисленного сословия в Империи. Все, и даже еще чуточку больше. Потому что на этом базисе — на высокой покупательской способности большей части населения страны, держится все остальное. Кому нужны все эти великолепные паровозы и пароходы, прекрасные ткани и изысканная мебель, если поедут на них считанные единицы, и нарядятся в
