Это была та часть их взаимоотношений, которую она понимала меньше всего. Становясь графиней, она позволяла себе то, чего никогда не могла бы позволить Алатея Морвеллан; и дело заключалось не только в тайной связи с ним — было нечто еще более глубокое, нечто такое, что разделяли они оба. Она жаждала этой связи и этого союза, зная в то же время, что не могла позволить себе никаких отношений с ним.

Алатея не принадлежала к легкомысленным девицам, готовым броситься в объятия первого встречного, никогда не отличалась необузданностью нрава. Но стоило ей принять облик графини, как все менялось: задуманная ею игра становилась опасной и принимала новый, неожиданный оборот.

Послышался стук в дверь, и Алатея, обернувшись, увидела Фолуэлла. Он вежливо поклонился. Сделав ему знак войти, Алатея подошла к письменному столу.

— Вы хотите мне что-то сообщить?

— Сегодня ничего, миледи. — Фолуэлл нерешительно потоптался возле ее письменного стола. — А вот Чанс… Он такой болтун. Он говорит о мистере Руперте слишком вольно и откровенно, а это, как вы знаете, миледи, против всяких правил.

— Пожалуй, но в данном случае разговорчивость Чанса нам на руку.

— О да, когда он болтает со мной и Додсуэллом; но нам бы не хотелось, чтобы он общался подобным образом с кем-нибудь еще.

— Ты совершенно прав.

Алатея с трудом удержалась от улыбки — было и в самом деле что-то забавное в том, как ее слуга наставлял нового лакея Габриэля. Она уже имела полный и красочный отчет о том, как Чанс получил свое место. Все услышанное только усиливало ее желание познакомиться с этой загадочной личностью.

Эксцентричность Габриэля, которая открывалась Алатее через Чанса, была ей мила и знакома. Габриэль не был холоден, скорее он умел обуздывать свои чувства; Алатея готова была держать пари, что леди Силия и понятия не имела о Чансе.

— Мистер Руперт не встречался снова с мистером Деббингтоном?

— Нет, миледи.

— И ни записок, ни писем?

— Прошлым вечером принесли одну записку, но Чанс не знает, от кого она. Мистер Руперт прочел ее и, кажется, был доволен.

Алатее снова вспомнились слова леди Силии. Она с любопытством посмотрела на Фолуэлла.

— А как насчет дам? Его посещали какие-нибудь дамы?

— Нет, миледи, Додсуэлл говорит, что в его доме не было женщин уже очень давно — несколько недель, а возможно, и дольше. Мистер Кинстер выходит только на семейные торжества и еще встречается с какой-то таинственной личностью. Это, должно быть, вы, миледи.

— Благодарю, Фолуэлл. — Алатея почувствовала, что краснеет. — Продолжай узнавать что сможешь, но старайся делать это незаметно для Руперта.

— Я так и буду поступать, миледи.

Неуклюже поклонившись, Фолуэлл вышел, а Алатея принялась обдумывать услышанное. Силия всегда утверждала, что леди идут сплошным потоком через их дом на Брук-стрит.

Правда, там жили двое молодых людей — Люцифер и Габриэль, и теперь ей отчего-то казалось, что дамы приходили не к Габриэлю.

Огаста, маркиза Хантли, двумя днями позже давала большой бал. Что отличало этот бал от многих других, Алатея не могла бы сказать — он был таким же людным и таким же скучным, как все остальные. Однако маркиза приходилась родственницей Кинстерам, и не было никакой возможности отклонить ее приглашение. Одно было хорошо — этот бал позволял Алатее следить за тем, кого она избрала орудием восстановления справедливости. Из угла бального зала, где ей удалось выбрать удобную для наблюдения позицию, она следила за тем, как Габриэль кружил по залу, напоминая хищного зверя гибкостью и мягкостью поступи.

Алатея была достаточно высока ростом, чтобы иметь возможность наблюдать за ним, но ей приходилось проявлять осторожность и не смотреть на него постоянно. В мыслях она непрестанно повторяла принятое недавно решение: избегать его, насколько это возможно, а при встречах вести себя так, как если бы он никогда не сжимал ее в объятиях.

К счастью, Габриэль держался довольно далеко от нее. Его широкие плечи были обтянуты черно-коричневым фраком, выгодно оттенявшим рыжевато-каштановый цвет его волос. Предельно простой покрой только подчеркивал его осанку и повадки опасного хищного зверя.

Через минуту, отведя от него взгляд, Алатея принялась размышлять, как сократить расходы на украшение бального зала в Морвеллан-Хаусе, ухитрившись при этом добиться желаемого результата.

Бал, на котором Мэри и Элис должны быть представлены лондонскому обществу, неумолимо приближался.

— Может, лучше было бы оставить эту дурацкую вещицу дома или бросить ее в огонь?

Алатея стремительно повернулась, сердце ее подпрыгнуло к самому горлу. Она так ушла в свои мысли, что даже не заметила, как он подошел к ней. Габриэль ждал, и ей надо было что-нибудь отвечать.

— Ради всего святого! Мне двадцать девять лет!

— Я точно знаю, сколько тебе лет.

Она вздернула подбородок:

— Все здесь уже привыкли к тому, что я ношу чепец.

— В зале не более десяти человек.

— Не вижу в этом ничего ужасного. Это последняя мода!

— Надо же! Такие кошмарные вещи тоже имеют свой стиль? И все-таки этот головной убор не слишком идет тебе.

— Почему же?

Алатея почувствовала, как румянец заливает ее щеки.

— Ты находишь ужасным цвет, да?

Ее шапочка имела точно такой же яблочно-зеленый цвет, как и шелковое платье, и этот чрезвычайно модный в нынешнем сезоне оттенок шел ей необыкновенно.

Прищурив глаза, Алатея с вызовом смотрела на Габриэля; не было никаких сомнений в том, что их отношения вернулись к раз установленной норме.

Его взгляд пробежал по ее лицу, и он поморщился.

— Это могло быть из чистого золота и все-таки казалось бы безвкусицей.

— Безвкусицей?

До сих пор их беседа протекала довольно мирно, но тут Алатея чуть не задохнулась, пытаясь сохранить спокойствие. Не отрывая взгляда от его лица, она глубоко вздохнула и тоном, не допускающим возражений и полным вызова, заявила:

— Я буду носить эту шапочку до конца своих дней, и тебе ничего не удастся с этим сделать. Если с моей стороны это не слишком дерзкая просьба, в дальнейшем держи свое мнение при себе!

Их взгляды скрестились — теперь Алатея видела, что ей удалось рассердить его: губы Габриэля были сжаты, зубы стиснуты, в глазах появилось суровое выражение. Они стояли рядом в углу бального зала маркизы Хантли, ожидая, когда кто-то из них согласится признать свое поражение и отступит.

— Боже!

Этот отчаянный выкрик заставил ее обернуться.

— Алатея, смотри!

Убитая горем, Элис демонстрировала ей оторвавшуюся оборку юбки: