– Почему бы и нет? – пожал плечами я, – Может быть, ты писатель? Тогда мы братья по перу. Хотя я, скорее, сочинитель. Когда есть настроение, могу накрапать какой‑нибудь стишок, глупый, нескладный. Вот метафоры придумывать очень люблю. Напишу что‑нибудь и наивно предполагаю, что я первооткрыватель и никто не…

Она зажала мне рот рукой, чтобы говорить самой.

– Знаешь, чем я занимаюсь? Придумываю пытки. Всякие там испанские сапоги и электрические стулья – уже не круто. Я предпочитаю убивать медленно: клеточка человеческого сердца в секунду. А ток, который я использую, опаснее электрического – это ток любви, – девушка сверкнула хищными глазами и встала, отшвырнув меня, как старую тряпичную куклу.

– Послушай, как тебя зовут? – в отчаянии я решил уцепиться хотя бы за её имя, поняв, что она сейчас просто исчезнет.

Моя странная собеседница улыбнулась одними уголками губ:

– Сегодня Аврора.

Да, это выдуманное имя – такое же, как и весь мир, существующий в пределах её головы. Но я поверил в него и, судорожно сжимая вновь оброненное ею перо, слушал, как резким стуком отзываются высокие каблуки. Мне очень не хотелось, чтобы она уходила; моя незнакомка как будто почувствовала это, обернулась, задумчиво пожевала губы и, наконец, сказала:

– Ищи меня, после того как выпьешь два бокала виски и выкуришь сто шестьдесят девять сигарет за раз.

Что она имела в виду? «Ищи меня за чертой своей жизни», – не так ли? В загробном мире? В её мире?

Чёрный плащ медленно ускользал из виду.

Сцена 3. Мотылёк

У меня есть неофициальная жена. Если выражаться языком обывателя, у нас гражданский брак. Я не люблю её, но по утрам просыпаюсь у неё на груди. Любой из вас не дал бы никакого другого описания: бледная, невысокая, всегда с пучком на голове и искусанными губами. И кроме этих губ, в ней нет ничего примечательного. Она кусала их по три раза в пятнадцать секунд: когда вытирала крошки со стола, пылесосила ковер, обнимала мои плечи и завязывала мне галстук.

Мы столкнулись в книжном магазине два месяца назад: положили руки на одну и ту же книгу: «Маленький принц» Экзюпери с яркими, красочными иллюстрациями. Девушка вздрогнула, поправила пучок и как‑то бешено‑неуверенно улыбнулась.

– Моя любимая. Хочется иметь это издание, оно потрясающе оформлено.

Никогда не слышал подобный голос: это были не слова, а ноты – от высоких к низким. Мне показалось, что у неё проблемы с умственным развитием, но на самом деле это был просто мотылёк. Некрасивый, но завораживающий взор наблюдателя в полёте. Её разговор – такой же полет. Я тогда признался, что ни разу не читал этой взрослой сказки и наконец решил восполнить пробел в своих знаниях. А она уступила мне последний экземпляр, как будто я об этом попросил.

– Прочитаю и отдам вам, милая Варвара.

Собеседница покраснела, услышав, как я её назвал. Ей совсем не подходило такое угрожающее имя. Поэтому я стал называть её Варей и не иначе – это уже другое дело, звучит ласковее. Взял номер телефона не только, чтобы отдать книгу. Одиночество уже тогда глотало мои нервные клетки. Мне хотелось, чтобы кто‑нибудь был рядом. И мне вовсе не обязательно любить этого «кого‑нибудь». Достаточно ощущать тепло и чувствовать себя защищённым. И Варя просто пришла ко мне и крепко сжала мои ледяные ладони.

– Как ты можешь жить в такой грязи? – пропела она мотыльковым голосом.

Я ничего не ответил. Варя взяла половую тряпку и принялась за работу. Она была помешана на чистоте: каждую тарелку, ложку или вилку начищала до блеска. Благодаря ей, я тоже полюбил чистоту и не терпел, когда видел на полу след от грязных ботинок. Я полюбил чистоту, которую создала из первозданного хаоса девушка Варя. Она ничего не требовала за свою работу – разве что самую малость – капельку любви.

Поэтому каждый день я просыпался на её груди, заплетал тоненькие серые волосики в косички и имитировал любовь.

Сцена 4. Сон и Реальность

А ещё мне приснился сон. Для меня это невесть какое событие. Я вообще не вижу сны, потому что слишком устаю на работе. А может быть, и вижу, но никогда не запоминаю. Но этот помню в подробностях. Меня привязывают к кровати, как будто я перестал быть врачом и добровольно отдался в пациенты, как в солдаты; мои руки ощущают холод металлических поручней пружинной кровати. На невидимые раны накладывают тысячи бинтов, только чтобы не смог освободиться. А я молча наблюдаю за тем, как человек в белом халате нелепо бинтует, и кричу, что это неправильно, так нельзя, нужно по‑другому накладывать и перевязывать… В мой рот вставляют бинт. В склонившемся надо мной озабоченном лице узнаю Варю. «Ну что ты! Это же я, твой муж. Прекрати играть в дурацкие игры. Освободи меня», – пытаюсь говорить с ней глазами. Но Варя только громко смеётся, и я жалею, что мне не заткнули уши. Моя жена отворачивается и вдруг резко выплёскивает воду из графина прямо мне в лицо. Внутренне содрогаюсь: это не Варя, это королева пыток. Вот стоит передо мной и хохочет, а из белоснежного колпака выбиваются густые чёрные пряди. «Аврора! – кричит подсознание, надрывая нервы, – что ты опять придумала?» А она улыбается дьявольской улыбкой и хоронит меня заживо. Барабаню по крышке гроба, но не могу издать ни звука. Есть кто‑то значительно сильнее меня…

Когда я проснулся, мне захотелось выпить два бокала виски и выкурить сто шестьдесят девять сигарет за раз. Хороший способ самоубийства для добросовестного врача.

Я увидел Аврору в парке в ветреный вечер около семи часов. Она была одета в розовый свитер и голубые джинсы. Чёрные волосы аккуратно заплетены в косы. Ну прямо пай‑девочка, нечего сказать!

– Аврора!

– Мария. На сегодня Мария, – нежно поправила она. Огромные глаза призывали меня сесть ближе. Сел и тут же оказался в зловеще крепких объятиях.

– Это я тебя вызвала, ясно? – громко сказала она, сорвала с моей груди галстук и заметила, что ненавидит интеллигентных мужчин.

Я никогда не был самим собой рядом с этим человеком. Она манипулировала моими желаниями и поведением, и мне, как ни странно, это нравилось. Аврора‑Мария увела меня в какую‑то подозрительно заброшенную пещеру и заявила, что это вершина, которой не может достичь даже небо. С необыкновенной нечеловеческой силой она бросила моё тело на дно своей вершины и обожгла губы нашим первым поцелуем.

– Подожди, – задыхаясь, проговорил я, – если этой вершины не может достичь даже небо, какого чёрта здесь делаем мы?

– А ты до сих пор не понял? – девушка как будто огорчилась.

– Ты хочешь сказать, что мы в аду?

– Какая же это вершина?

– Значит… – наконец‑то понял, а она озвучила:

– В моём выдуманном мире.

А потом возлюбленная купила меня у самозабвенного эгоизма:

– Теперь ты принадлежишь только мне, ведь так?

Молча кивнул. Я действительно находился под её властью. Меня как будто привязали бинтами к земле – вершине, недостижимой для неба.

Сцена 5. Виктория, или новая Лолита

Я один из тех врачей, которых называют хирургами. Иногда мне кажется, что это никакая не специальность, а тоже диагноз, причём болезнь неизлечима. В интернатуре сходил с ума от медицинского халата, запаха нашатырного спирта, скальпеля и синих бахил. Мне казалось, что я великий полководец, который отвоевал у неприятелей собственный диагноз. После первой удачной операции чувствовал себя Богом. После второй неудачной – Дьяволом. Никогда не хотел, чтобы кто‑то из людей умирал. Смерть наводит на меня ужас, и я никому этого не желаю. Могу драться со своими врагами, закрывать дверь перед их носом, сквернословить, но… никого из них не хотел бы видеть мёртвым. Что же тогда говорить о тех, кого я люблю?!

Ей всего шестнадцать, но она стоит на границе между жизнью и тем, чего я