— Смешной ты все-таки парень, Джесс.

— Чего же во мне такого смешного?

— Ты как был благочестивым ханжой, уверенным в том, что мы пришли в этот мир исключительно ради того, чтобы страдать, так им и остался. Ты просто научился умело делать вид, что ты не такой.

— Нет, я на самом деле изменился.

— Ну, вообще-то, поцелуи твои стали совсем другими.

— Да я и сам уже не тот, что прежде. Честное слово.

— И это единственное, чего ты боишься?

— Наверное, и в правду глупо.

— Ну и что же нам теперь делать? Как решить эту проблему?

— Мы могли бы пожениться.

Она издала восторженный возглас и захохотала так громко, что мне показалось, что она вот-вот упадет и начнет кататься по земле, и мне придется нести ее до грузовика на руках.

— Джесс, тебе следовало бы почаще прикладываться к рюмке, а то, видать, у тебя с непривычки совсем уже крыша поехала. Мы с тобой не можем пожениться, разве ты этого не знаешь?

— А почему? Можно было бы сказать, что мы не родственники.

— Нет, здесь этот номер не прошел бы. Меня тут все знают, ведь я подавала выпивку в этой забегаловке. А ты засветился в суде, и все таращили на тебя глаза, особенно репортеры.

— Хорошо, тогда поехали в Гилрой.

— А разве там не задают вопросов типа того, кто твои отец и мать, откуда ты родом и тому подобное? Что я им скажу?

— … Ну а как насчет Моука?

— Что?

Она даже протрезвела от неожиданности и уставилась на меня немигающим взглядом. Мне показалось, что ее глаза светятся в темноте, как у кошки.

— Послушай, Джесс, я, конечно, готова совершить любую глупость, лишь бы только удержать тебя рядом с собой, потому что считаю тебя очень привлекательным мужчиной. Но только больше никогда не проси меня о чем-либо подобном, и даже думать об этом не смей. Понял? Мне было необыкновенно тяжело видеть его рядом с моей собственной матерью, но даже на минуту представить, пусть даже на словах, что я сама могла оказаться частью его… нет, это превыше моих сил. Так что гляди, я тебя предупредила. Тебе все ясно?

— Ясно.

— Ну, о чем задумался?

— Ни о чем.

— Ты меня хочешь?

— Ты сводишь меня с ума.

— И если я поеду с тобой, и мы предстанем перед священником, то ты возьмешь меня в жены и не будешь больше вести дурацкие душеспасительные беседы и дрожать от страха, что Бог покарает тебя за это?

— Не буду.

— Тогда может быть мне просто придумать несколько имен, и дело с концом?

Наши губы снова слились в жарком поцелуе, и мне показалось, что сердце мое вот-вот выскочит у меня из груди от осознания того, что больше мне уже не придется отвергать ее, и что она наконец-то станет моей.

Мы провели два незабываемых дня в маленькой гостинице в Гилрое, и все это время я не переставал думать о том, что мы будем говорить в свое оправдание, когда вернемся домой. Ей, похоже, тоже не давал покоя тот же вопрос, потому что на обратном пути она сказала:

— Джесс, мы сохраним это в тайне.

— Ты имеешь в виду, то что мы поженились?

— Да ладно тебе, мы просто выпили и решили пошутить, а чего не сделаешь по пьяному-то дело? По крайней мере, такое объяснение можно будет дать судье, если до того когда-либо дойдет. Может быть, он нам и поверит. Но вот Джейн… Я даже не знаю, как ей это все преподнести. И к тому же я очень люблю ее.

— Но мы хоть будем встречаться?

— Мне нужно подумать об этом.

— Но я не могу без тебя.

— Посмотрим.

Когда мы, наконец, добрались домой, я сделал вид, что все это время был занят поисками Кейди, а Джейн, увидев сестру, так обрадовалась, что не обратила внимания на двусмысленность подобной ситуации. Она поцеловала и меня, потому что мое возвращение ее тоже, конечно, не могло не радовать, и все же все ее внимание было обращено на Кейди. Ей хотелось, чтобы Кейди была довольна тем, как она присматривала за Дэнни, и она взяла малыша на руки, и принялась разговаривать с ним, и слушала, как тот старательно выговаривал новые слова, которые ему удалось выучить, хотя лично я так и не смог разобрать ничего из его лепета. Но когда той ночью, управившись со всей работой по хозяйству, которую за те два дня, что меня не было дома, была вынуждена выполнять Джейн, я растянулся на своей койке, что стояла в сарае, дверь открылась, и на пороге появилась Кейди в ночной рубашке.

— Джесс?

— Входи, Кейди.

— Мне что-то не спится…

Я откинул край одеяла, жестом предлагая ей лечь рядом, но она лишь покачала головой и присела на краешек кровати, устремив задумчивый взгляд в окно поверх моей головы. Молчание затягивалось, но вот она сказала:

— Джесс, что мне теперь делать с Дэнни?

— Съешь его. Он такой сладкий…

— Я не хочу быть рядом с ним.

— Ты должна сама принять решение.

— Теперь все совсем по-другому. Тогда я его ненавидела. Но теперь я вижу, какой он хорошенький и понимаю, почему вы с Джейн в нем души не чаете, и… и почему я сама испытывала к нему те же чувства. Какое-то время. Но теперь… Я не могу. Это сильнее меня. Всякий раз, когда я смотрю на него, у меня перед глазами стоит лицо Уоша, и я не могу забыть о том, как Уош обошелся со мной. Я не хочу, чтобы он был рядом.

— Но ведь он не Уош.

— Я знаю. И мне очень стыдно.

— Это же просто хорошенький и веселый малыш, который все время смеется и тянется ручонками к твоему лицу и сучит ножками. Ты должна благодарить судьбу за то, что у тебя растет такой славный сынишка.

— Должна, но не могу.

И тогда, собрав волю в кулак, она спрятала поглубже свои чувства. Она играла с малышом, помогала Джейн заботиться о нем. И пила. Джейн она говорила, что это просто кока-кола, но всякий раз старалась улучить момент, чтобы плеснуть в нее нашей самодельной выпивки, что была надежно припрятана в укромных уголках по всему дому, и в такие моменты у нее появлялся столь порочный блеск в глазах, что я просто-таки изнемогал от желания обладать ею. Теперь уже каждую ночь она украдкой сбегала из хижины и пробиралась ко мне в сарай, принося с собой выпивку. Мы пили вместе, после чего страстно отдавались друг другу. Но, обнаружив отсутствие сестры, Джейн всякий раз начинала беспокоиться и отправлялась ее искать, и однажды даже едва не застала нас врасплох. А это означало, что нам было необходимо что-то придумать.

— Джесс, нам нужно подыскать какое-нибудь укромное местечко, где нас никто не будет беспокоить.

— Да, но где?