Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это раз, — загнул палец Невдогад. — И дело — зело спешное.
— Ворога отыскать…
— Это два. Зело спешное.
— Княжну Василису найти.
Три. Ну, это, сказать по совести, и не дело, а пустяк. Это мы сразу к другорядным отнесем.
— Почему еще? — удивился Упрям.
— Потому что с этим ты справишься — моргнуть не успеешь.
— А если не выйдет быстро? Время-то идет…
— Именно что идет! И нам его ради Василисы терять ну никак нельзя! Ты не спорь, я знаю, что говорю. Вот, например, сумеешь ли рассудить, что у нас перворядное будет: найти Наума или ворога?
— Наума, конечно!
— Вот и нет. Ибо, найдя его, ворога не обязательно отыщем, а вот если поймем, кто враг, будем знать, что в башне без тебя произошло; будем знать это — почти наверняка поймем, где Наума искать. Ну как, разумно?
— Да вроде… — почесал в затылке Упрям.
— Вот видишь, как я все по полочкам раскладываю? Сам намедни говорил: государственный ум. Вот и не спорь. Княжна дальше, чем есть не уйдет.
— Это если она сбежала, — вставил Упрям. — А если похищена?
— Ой, да кому она нужна? — с непонятной горечью вздохнул Невдогад.
— Тем же, кто Наума извести хотел! Тем же, кто Твердь опозорить желает!
— Тогда тем более, сразу их и надо искать. У тебя в башне карты есть?
— Есть, конечно.
— Мне нужны карты и землеописания. Что-то смущает меня… А ты призови Ласа, и пусть он тебе расскажет, что его люди успели сделать и что еще собираются. Пленных-то, поди, уже в кремль доставили? Надо кого-нибудь к Болеславу отправить, пусть на словах, на бересте ли даст ответ, что налетчики рассказали. Важнее всего сейчас узнать, кто их нанял.
— Да с чего бы я Ласу стал указывать?
— А с того, что он со товарищи сюда приехал не на печи валяться, а за честь земли славянской бороться! Ой!..
В приоткрывшуюся дверь просунулась голова Ласа:
— Слышно, пробудились?
Невдогад, неведомо когда успев, шустро вытянулся на кровати, сдвинув малахай на переносицу. Глубокий сон, да и только — громом не поднять. Но ловок, притворюга, нечего сказать.
— Не совсем, — ответил Упрям. — Точнее, не все. Лас, хочу тебя спросить кое о чем.
Десятник переступил порог.
— Что… пленных вы уже отправили?
Не тревожься, мы дело знаем. Мы тут на кухне малость похозяйничали, так сейчас скажу, чтобы завтрак вам сюда и принесли.
— Что они сказали?
Десятник пожал плечами:
— Вкусно, говорят.
— Я не про то. Что сказали пленные? Кто их нанял?
— Э, малец, говорю же тебе: о том не беспокойся. Мы знаем, что к чему, а вороги уцелевшие теперь у Болеслава — уж он-то им языки развяжет, дальше-от его забота. А вы, отроки, отдыхайте, не грех отдохнуть после такого дела. Карась! — крикнул он за дверь. — Неси еду для героев, сюда ставь.
Дружинник будто под дверью и ждал, явился сразу. Широко улыбаясь, поставил на стол поднос с разогретой кашей, ледяным молоком из погреба и ломтями гречишного хлеба. Было видно, как дернулись ноздри принюхавшегося Невдогада.
— Вот, поешьте да обождите, пока мы там все до ума доведем, вычистим, — продолжал ворковать Лас. Похоже, его навязчивая заботливость объяснялась подспудным желанием лишний раз напомнить себе, что он все-таки старше этих двух мальчишек, перебивших ночью полтора десятка неслабых врагов, — Потом, с твоего позволения, баньку истопим — вам, героям, первый пар. А коли одежду в саже извозили, так сюда давайте, я Хвата отправил к реке занавески прополоскать, сразу и постирает…
С кровати донеся невнятный звук — то ли всхрап, то и возмущенное всхрюкивание.
— Лас, — настойчиво перебил Упрям. — Мы не малые яки, порты нам стирать не надо. И мне требуется не нянька, а защитник и помощник. Я очень тебе благодарен за заботу, но если ты не перестанешь кудахтать, ровно квочка над первым яйцом, я рассержусь и Болеславу скажу, чтобы кого другого прислал! Уж не обижайся.
— Ну, коли так. — Казалось, минуту десятник размышлял, не обидеться ли на самом деле, но благоразумие взяло верх. — Ладно. Ты спросить что-то хотел, Упрям?
— Вперворяд: ведомо ли, кто убийц подослал?
— Нет. Полонян с рассветом в кремль отправили, теперь ждем известий.
— Так. Вдругоряд: следы осмотрели?
— А то! Но проку мало. Ушли от нас шестеро навей, три или четыре человека, еще один невесть кто — вроде навя, но другой, я только рожу серую разглядел. Уходили в приречные заросли, там след теряется. Еще здесь были волк и собака. Но пес, я знаю, ваш, чародейский…
— Верно, это Буян. А его самого разве не видели?
— Нет. Только по следам и прочли, что на него три топляка навалились, пришлось волкодаву отступить. Одного разбойничка он порвать успел, но не до смерти.
— Хорошо, — сказал Упрям. — Значит, он жив, может, отлеживается где. Топляки ему, пожалуй, не по зубам. Как вернется — скажите ему, чтобы сразу ко мне шел, я подлечу.
— Как сказать? — опешил десятник.
— Обыкновенно, словами. Да не сомневайся, он речь разумеет, только сам не говорит.
— Почему?
— Ну… собакам оно вроде не положено. В общем, это не нашего ума дело, почему Буян не говорит. Так его Наум обучил, и точка. Главное, сказать не забудь.
— Не забуду. Еще что-нибудь?
— Сами убийцы кто такие, дознались?
— Болотники. Нави из Негачины, но без родовых знаков, то ли отходники, то ли изгнанники. А людишки — лютичи. Слыхал, наверное, был такой разбойник, по южным дорогам шастал. Самого Люта мы лет пять тому ущучили, ватагу порубили да сучьям древесным сосватали, но кое-кто ушел — еще до боя в кусты подались. Мы их по секирам узнали — то оружие товарищей наших, когда-то Лютом погубленных. Вот и сквитался ты за Болеславичей, — Лас отвесил поясной поклон.
— Благодарствуй. Что еще сведали?
— Более ничего, как ни жаль. Враг хитер и коварен.
— Ну, это всегда так… Хорошо, Лас, теперь вот еще. Дел у меня много, так что за хозяйством присмотрите — услугу окажете. Невдогад помогать мне будет, я на верхнем жилье стану работать, он — на среднем. Мешать нам нельзя, но, если что потребуется или вести будут из кремля — зовите меня сразу.
Когда Лас ушел, Невдогад мигом подскочил к столу и принялся уплетать кашу за обе щеки.
— А как насчет меня? — спросил Упрям, разумея, что за столом положено хозяину быть главным.
— Шадишь, — широким жестом пригласил Невдогад.
«И почему я уши ему не оборву?» — подумал Упрям, но мелочиться не стал и принялся завтракать.