сторону. Уже не так бесновался ветер. Как будто буря, сделав что-то нужное, затихала… И Юстину показалось, что и его судьба стала поворачиваться куда надо. Ему было уже шестьдесят восемь лет, а у него всё было ещё впереди. Неблагодарная судьба не баловала его с самой юности. Всё оставляла на потом, ленилась она, порой просто забывала о нём, а то нарочно издевалась, всем поведением своим твердила: мол, не спеши, дружок. Куда тебе-то, с такой родословной, туда же, в царский ряд…

Сейчас он вздохнул свободнее. Вот не стало Анастасия, авторитетного для него, которого он уважал, уважал за то, что тот сразу же заметил его, когда он только-только появился на службе во дворце. И его поддержку он чувствовал всегда… «А теперь?» – спросил он сам себя… Теперь остались у него в жизни одни соперники и враги… С ними же как вести себя, если встанут у него на пути?..

«Ещё Флавий Юстиниан!» – подумал он о племяннике.

Того он усыновил, дал ему своё имя. Постарался дать хорошее образование и воспитание. Он же сам так и не нашёл в жизни время, чтобы научиться хотя бы мало-мальски читать и писать.

Не нравилось ему в племяннике только одно: что тот связался с Феодорой, потаскушкой, падшей женщиной. И похоже, серьёзно вляпался с ней.

* * *

На следующий день с утра саркофаг с телом Анастасия выставили на всеобщее прощание на постаменте в Хрисотриклине.

Юстин, как ипостратег над экскувитами, занял место в почётном карауле у изголовья василевса. По другую сторону саркофага стоял магистр оффиций Келер.

Стоя со скорбным выражением на лице, Юстин мысленно пытался вспомнить всё, что связывало его с Анастасием, но не мог. Слишком много было всего пережито у него с этим человеком.

В фиолетовой мантии, в такого же цвета башмаках, василевс выглядел как обычно при жизни. Рядом с гробом на постаменте лежала корона… Седую голову старца прикрывала фиолетовая шапочка… Саркофаг из порфирового камня был украшен фиолетовыми лентами… Горели свечи, приятный запах ладана волнами омывал палату.

Было много чиновников и советников покойного, все в чёрном… Играла тихая музыка, монахи-монофизиты пели погребальные псалмы…

Во второй половине дня саркофаг подняли экскувиты-гвардейцы на плечи и вынесли из Большого дворца через ворота Халки. Рядом, тут же, уже стояла повозка, с запряжёнными лошадьми… Саркофаг поставили на повозку, и траурная процессия тронулась, под мерный шаг гвардейцев, к церкви Святых Апостолов, месту упокоения императоров, воздвигнутому ещё императором Константином.

И сразу же, как только повозка тронулась, толпа простого народа окружила её: мужчины, дети. Вслед за ними шли женщины и рвали на себе волосы. Отдельной группой шли и громко стенали наёмные плакальщицы… И всё это волнами плача и горьких жалоб покатилось вслед за повозкой.

* * *

Толпа венетов, экскувитов и многих примкнувших к ним схолариев, подхватив под руки Юстина, потащила его на ипподром, затащила на Кафизму… На мраморный пол бросили щит… Юстин встал на него. Его окружили со всех сторон легионеры, его экскувиты, загородив щитами… Шум, грохот щитов, лязг мечей, крики воинов: «Юстин – твоя победа!»

В круг, где он стоял окружённый своими экскувитами, подали длинную фиолетовую мантию, бархатную, тяжёлую… Затем один из его экскувитов возложил на него свою золотую шейную цепь… Патриарх же Иоанн торжественно возложил ему на голову корону… Когда он полностью переоделся в платье императора, экскувиты подняли его на щите, затем опустили, их круг разомкнулся… И он сошёл со щита и встал на кафельный пол Кафизмы, глядя смело в лица людей, окружающих его, и чувствуя, как нарастает в груди тревога…

Тяжесть золотой короны чувствовалась, и в то же время она оказалась как раз по нему. От этого он приободрился, осмелел… Кругом же всё то же: крики легионеров, лязг мечей и грохот щитов…

Два патриция, взяв его под руки, подвели к императорскому трону, вот здесь, на Кафизме, с которой много лет взирали на скачки и бои Зенон, затем Анастасий с Ариадной… И он сел в императорское кресло, поняв, что теперь это его место.

В памяти у него всплыло недавнее прошлое: когда он, Юстин, случайно наступил на императорскую мантию Анастасия на приёме персидского посла… Он вспомнил ту фразу Анастасия: «Ну куда ты спешишь-то!..»… И вот только теперь он понял, что так, не назначив преемником никого из своих племянников, считая, что они погубят империю, его дело, Анастасий оставил для него, Юстина, приоткрытой дверь к власти императора. И сейчас он, Юстин, шагнул в эту дверь и закрыл её для других, выстроившихся в очередь… К тому же его племянник, Юстиниан, его помощник, уговаривал его ввязаться в драку за трон… Сам же он, уже изрядно уставший, измотан был жизнью. Но всё равно какой-то червячок самолюбия всё ещё искал молодости, задора. И вот только сейчас, под этот грохот, суматоху, он понял, что его молодость уже ушла…

Когда он встал с трона, чтобы отправиться в собор Святой Софии и короноваться там, ипподром взревел, приветствуя его, нового императора. И он поневоле под этот рёв толпы распрямился, почувствовал былую ещё оставшуюся силу, вскинул руку в торжествующем порыве, и в сопровождении телохранителей, патрициев, комитов и священников он покинул Кафизму. По знакомым ему до мелочей мраморным ступенькам дворца Кафизмы, затем тайной лестницей спустились все сопровождающие его из дворца Кафизмы к Фермам Зевкситы и через вестибюль Халки вышли на площадь Августеона. За ней, за площадью, возвышался величественный храм Святой Софии.

Торжество в храме Святой Софии прошло обычным делом, как и прежде в таких случаях, на которых он сам присутствовал не раз.

* * *

Через неделю после провозглашения императором Юстина евнух Амантий со своими единомышленниками обвинили в храме Святой Софии Юстина в подлоге с деньгами. Амантий дал их ему для раздачи экскувитам, подкупить их выступить за кандидата, которого он метил на место императора. Но Юстин раздал деньги своим экскувитам, и те выступили за него…

В соборе, когда Амантий заикнулся об этом, поднялись крики в толпе, среди солдат и болельщиков ипподрома: «Не бойтесь манихеев Амантия!.. Юстин правит!..»

– Надо положить этому конец! – возмутился Юстиниан, не понимая, почему дядя медлит расправиться с Амантием и его единомышленниками.

Юстин колебался… Прошла ещё неделя. Напряжение в столице нарастало. Евнухи осмелели, заметив, что он не предпринимает против них никаких мер.

– Они уже проявили себя! – горячился племянник, что было необычно для него.

На это его подталкивала Феодора, униженная в детстве и юности, считая, что её красота является