Юрка сердито сбросил куртку. Туман поредел, стало светлее. Все, хватит сидеть в гнезде!

Сполз по влажной коре на землю. Чтобы согреться, трижды обежал дубоид. С костром возиться не стал, слишком все кругом было волглым. Догрыз курт всухомятку.

Значит, так: он – вейн, у него получится. Не дав себе и мгновения на раздумья, Юрка вскинул на плечо сумку и зашагал.

Поднималось солнце, ложилось под ноги золотистыми пятнами. Истончался туман. Сверкали на паутине капельки росы, но сами пауки не показывались. Молчали птицы.

Часа через два неспешного хода стало теплее. Деревья раздались, пропуская свет. За гигантскими стволами что-то блестело, и вскоре Юрка очутился на берегу маленького озерца.

– Привал, – скомандовал он вслух.

У берега вода прогрелась, дальше, на глубине, обжигала холодом. Юрка побултыхался, громко ухая и подвывая. Эх, в баню бы сейчас! Кое-как оттерся песком, постирал одежду и развесил на дереве.

На завтрак – или полдник? – прикончил остатки припасов, допил кумыс и набрал во фляжку воды.

Футболка высохла, джинсы оставались влажными. Кривясь, Юрка натянул их. Сумка основательно полегчала, но это как раз не радовало.

Он по-прежнему не знал, куда идти, и потому просто закрыл глаза и крутанулся на месте.

– Я – вейн, я – смогу.

Снова выпало на запад, и Юрка – тайком от самого себя! – обрадовался. А если бы другое направление?..

Становилось жарко. Снова захотелось есть, хоть кору грызи. Какое-то время Юрка шепотом материл Дана, приговаривая:

– «Захочешь – почуешь»! С-с-котина! Тебя бы сюда!

Сам-то, поди, уже в Бреславле. Сидит в трактире и жрет. Мясо, здоровущий кусок. К нему жареная картошка с луком, сметаной, еще хлеб с сыром и… Чтоб ему подавиться!

Шмыгнул носом и вдруг почувствовал странный запах. Не табака с ромом, а скорее, тухлых яиц. А вдруг Дан ошибся? Вдруг для него, Юрки, узел пахнет иначе? Побежал. Сумка хлопала по спине, подгоняя. Воняло все сильнее. Юрка с размаху выскочил на обрыв и еле успел зацепиться за ветку.

– Черт…

На дне котлована бурлила жижа, подернутая маслянистой пленкой с радужными разводами. Пленку с чавканьем разрывали пузыри. Деревья, росшие по краю, казались мертвыми. Торчали голые сучья, кора вздулась и пошла черными наростами.

– Тьфу, гадость.

Пузырь вынырнул у ног и лопнул, распространяя зловоние.

Тьма опустилась резко, точно с неба упало черное покрывало. Вейн остановил Кыся и положил ладонь ему на шею, успокаивая. Проекция? Но пахнет клевером и душицей, слышится шорох травы, приминаемой ветром. Дан спешился и пошарил по земле. Да, он все еще в степи.

– Тихо, парень, тихо, – сказал Кысю. – Шэт его знает, куда мы попали.

Конь нервничал, но несильно, и это настораживало. Когда проекция и хищники – понятно. Драться или удирать, вот и все занятия. А сейчас что делать? На всякий случай вытащил нож. Можно, конечно, снять с седла арбалет, но в кромешной темноте от него мало проку.

– Мы дергаться не будем, мы осторожненько…

На горизонте взвился белый огонь. Прыжком выметнулся вдоль неба к Дану, собрался в комок и хищной кошкой упал на землю.

У вейна сперло в груди. Так, значит, не все, что рассказывают о межсезонье, – сказки!

– Здравствуй, Оракул, – сказал он.

Сияющий зверь мигнул. Глуховатый голос произнес с оттенком удивления:

– И ты.

Дан озадачился. Что – он? Пришел? Что-то сделал неправильно?

– Ты назвал меня Оракулом, – объяснил голос.

– Разве это не так? – осторожно спросил Дан. Все-таки брешут, собаки!

– Нет.

– А как тебя называть?

– Оракул. Ты назвал меня так.

– Значит, я могу спрашивать?

Полыхнуло и гулко ударило по барабанным перепонкам. Дан зажмурился, из-под век потекли слезы.

Когда он смог открыть глаза, темнота уже не была такой густой, в ней мерцали опаловые капельки. В их свете вейн разглядел людей. Ближе всех стоял пожилой священник. На два шага дальше – жрица Йкама. За ней парень, в котором Дан узнал господина Эрика. Потом Игорь с винтовкой на плече, в опущенной руке менестрель держал гитару. Грин в походной куртке. Мальчишка, оставленный у жузгов. Кто-то еще, незнакомый.

– Спрашивай, – разрешил отец Михаил.

Йорина кивнула.

Дан понимал, что жрицы на самом деле тут нет, но на всякий случай избегал смотреть ей в глаза.

– У меня все получится?

– Это неправильный вопрос, – сказал отец Михаил голосом Оракула.

Да, действительно, что значит – «все»?

– Я дойду до Бреславля?

– Не то, – с сожалением произнес Грин.

Вейн разозлился:

– А ты тут при чем?

– Я – Оракул.

– Хорошо! Тогда скажи, Йорина знает, где я сейчас?

Ответило то, что приняло облик жрицы:

– Неважно.

Тьфу ты!

Отец Михаил поторопил:

– Спрашивай. Время уходит.

– Я спросил!

– Нет, – покачал головой менестрель.

Дан скрипнул зубами.

– Я успею до конца межсезонья? Йоры идут по следу? Оракул ты или нет, Шэт побери?!

Всхрапнул Кысь, напуганный криком вейна.

– Я – Оракул, – сказал Грин. – Ты сам меня так назвал.

– Тогда отвечай.

– Ты задаешь не те вопросы, – возразил отец Михаил.

Так, может… у Дана пересохло в горле, и он хрипло спросил:

– Я останусь в живых?

Настоятель Взгорского монастыря смотрел с жалостью и укоризной. Совсем как десять лет назад, когда после очередной выходки Дана, растерзанного, с разбитым носом и коленками, привели к нему в кабинет.

– Отец Михаил…

– Он не спросит, – перебила Йорина. – Чтобы спрашивать, нужно сомневаться.

– Да, – согласился менестрель, развернулся и пошел в темноту.

Дан сжал кулаки.

Они уходили. Грин, Юрка, те, кого Дан не смог разглядеть.

– Подождите! Отец Михаил! Я не понял, так «да» или «нет»?

– Я не могу ответить. Ты не задал вопрос, – терпеливо объяснил настоятель и пошел за остальными. Опаловые светляки роились вокруг него, утягивая за собой темноту. Дан уже мог разглядеть свои руки и морду Кыся. Конь тревожно фыркнул ему в лицо.

Пахло не так, и шумело иначе. Вейн оглянулся.

Из-за горизонта накатывало море. Сизые волны несли мелко искрошенный лед, подминая степную траву. Испуганно кричала чайка. Первый вал был низким, он только пробовал горячую землю на вкус. А дальше вода поднималась стеной.