— Это очень важно. Итак, договорились, минут через тридцать буду у вас.

— Нет! — закричал Станислав, но говоривший уже повесил трубку.

Он не знал, почему так испугался. Ни в тоне, ни в словах звонившего никакой угрозы он не услышал. Да и сам человек, сколько помнится, не производил впечатления черного человека. И все-таки Станиславу стало жутко.

Он сидел на кровати, укутавшись в одеяло: со вчерашнего дня — вероятно, от страха — его все время знобило. И вдруг понял, почему так напугал его этот звонок. Номер телефона! Каким образом он узнал номер его мобильника? И — черт возьми! — адреса он ведь тоже не спросил, значит, знал.

Выяснил точно так же, как выяснит его компьютерный приятель, — все очень просто, ничего сверхъестественного.

Да, но зачем? Нужны веские причины, для того чтобы так пробивать телефон и адрес. Какие же причины могут быть у него?

Не причины, а цели. Ему обязательно нужно поговорить со Станиславом. Тоже все просто. Но только ли поговорить?

Никакого такого разговора быть между ними не может. Не поговорить он приедет, а… А для чего?

Он врет, что пришел последним. Вернее, не врет, а хочет выдать себя за другого. Никакой это не последний, это сосед, художник Филипп. Да ведь он же с самого начала понял, что Ингу убил он. Убил и хочет устранить свидетеля, его, Станислава.

Он приедет, для того чтобы его убить.

Что же ему теперь делать? Позвонить, позвать кого-нибудь? Попросить помощи у тех, за тонированными стеклами?

Да просто не открыть дверь.

Почему-то ему в голову не пришло, что убийца не станет предупреждать о своем приходе телефонным звонком, что вообще все в таких случаях происходит по-другому, а Филиппу убирать его как свидетеля уже бессмысленно. Забыл, что в убийцы зачислил себя. Он так боялся, что совсем не мог логически мыслить. К тому же невыносимо вдруг заболела голова.

Станислав укутался в одеяло, лег, твердо решив, что ни за что не откроет. Но, когда в дверь позвонили — вполне благовоспитанным одиночным звонком, — вскочил, вскрикнул и бросился бежать в коридор. Не для того, чтобы открыть, а повинуясь какому-то безотчетному ужасу. Звонок прозвенел снова — не прозвенел, ударил его по голове. Он заметался по коридору, не зная, куда теперь бежать, где укрыться, спрятаться от этого страшного звонка. И вдруг пришла спасительная мысль: ванная, он же вчера еще подумал (по какому-то поводу, по какому, сейчас не вспомнить, да и не важно), что там самое безопасное место. Нырнул в это «закрытое со всех сторон помещение без окон», защелкнулся и включил воду. Горячую. На полную мощность.

На некоторое время стало немного легче. Во всяком случае, шум воды заглушал звонки. Но потом страх вернулся. Убийца взломает дверь — сначала входную, потом дверь ванной, войдет и убьет — это предопределено.

Непонятно зачем Станислав заткнул ванну пробкой, разделся, залез в воду, сел. Вода оказалась слишком горячей, он немного ее разбавил, откинулся на заднюю стенку, как на спинку кресла, закрыл глаза. Спасение близко, только не хватает какой-то детали. Нужно понять какой, и тогда кошмар уйдет. Открыл глаза, приподнялся, внимательно осмотрел ванную: эта недостающая деталь здесь, он это чувствует.

На глаза попалось лезвие бритвы. Ну конечно, вот она, найдена. Не ждать, когда тебя убьют, как тупую овцу, а самому… Он должен успеть, все-таки на то, чтобы выбить две двери, нужно время.

Достав с полочки лезвие, Станислав снова сел в ванну, откинулся на заднюю стенку, закрыл глаза. Время есть. И не только на то, чтобы опередить убийцу, но и на то, чтобы подготовиться, не уходить из жизни с бухты-барахты, все-таки это его жизнь.

Он хотел попрощаться — со всеми, кого знал, он хотел вспомнить все, что было хорошего, все счастливые моменты. Но мысль тут же скользнула в сторону, вместо прощания и воспоминаний, Станислав стал представлять свою смерть. Вот сейчас он лезвием перережет себе вены — сначала на правой, потому что раненой левой действовать будет трудно. Боли ощутить он не должен в теплой воде, если верить тому, что он когда-то читал на эту тему. О самоубийствах вообще пишут много. И о смерти тоже много. Кровь постепенно будет вытекать из его тела, вода окрасится красным. В глазах потемнеет, а потом эта темнота перетечет в абсолютную, вечную. Да, кажется, под конец он увидит свет в конце этого темного-темного коридора… И навсегда, навсегда… чтобы никогда, никогда… Только мрак… Вот как сейчас, за закрытыми веками. Нет, еще чернее.

Ему стало так страшно, что он не выдержал, открыл глаза. Вода окрасилась в розовый. Он вскрикнул, капля крови упала откуда-то сверху, расплылась в воде и прибавила красного… Он закричал, ужасно, пронзительно. Выскочил из ванны и заметался по тесному, закрытому со всех сторон помещению. Он никак не мог найти выход, он не мог сообразить от ужаса, что дверь закрыта на щеколду, и стал биться в эту закрытую дверь.

Сколько длился этот кошмар, он не знал, но щеколда наконец не выдержала, отскочила. Станислав выскочил из ванной, голый и мокрый, бросился в комнату, забился под одеяло и сильно, словно при малярии, задрожал.

Смерть так же страшна, как суд, подумал он, когда дрожь немного утихла и вернулась способность мыслить. Нет, еще страшнее. Он не сможет себя убить, хоть и очень боится, что это сделает кто-то другой. Не сможет добровольно пойти на смерть, хоть впереди его ждет только ужас. Но странно, откуда взялась в ванне кровь? Лезвием ведь он не успел воспользоваться. Или успел и забыл? Так отчетливо прочувствовал смерть, что уже начал умирать?

Ничего он не забыл! И капля упала откуда-то сверху. Вероятно, у него пошла носом кровь, с ним такое иногда случается. Случалось… Раньше. А в последний год или даже больше он вообще был абсолютно здоров. Был здоров и даже этого не заметил, просто не думал об этом. Как странно!

А вот сейчас, кажется, серьезно заболел. Дрожь хотя и утихла немного, но не прошла. Со вчерашнего дня его все знобит. И голова… Надо бы немного поспать. Хорошо бы принять какую-нибудь таблетку, но вставать, идти — нет, на это он после всего пережитого не способен. Вот Галя вернется с работы… Да, с Галей они поссорились… Но ведь ссора не распространяется на болезнь. А он заболел, без дураков заболел, тяжело, так тяжело…

Ему становилось все хуже и хуже. Ко всему прочему вдруг сделался насморк, и нечем было дышать. По временам он впадал в забытье, но пугался кошмарных видений и выныривал в явь. Скорей бы вернулась Галя. Из-за чего они поссорились? Он мучительно пытался вспомнить и не мог.

К вечеру Станислав понял, что умирает. Но не испугался. Ему вообще больше не было страшно, только очень плохо и больно. Хлопнула входная дверь: Галя, наконец-то. Но не было сил, чтобы позвать, а сама она к нему не зашла. В ванной зашумела вода: моет руки. Неужели набранная остывшая ванна не встревожила ее? Впрочем, вода шумит так, будто ванна пустая. Наверное, он случайно выбил пробку, когда в ужасе выскочил, — выбил и не заметил. Загремела посудой в кухне — готовит ужин. Зайдет, чтобы его позвать? Или, насмерть обиженная, станет ужинать в одиночестве?