На самом деле я не располагал никакими фактами в поддержку этого предположения, но мне показалось, что прозвучал мой аргумент весьма внушительно.

На этот раз пауза затянулась. Я принялся осматривать тесную кабинку в поисках хоть каких-нибудь элементов украшения или хотя бы порчи имущества. Но нет, ничего такого я не смог увидеть. Наверное, тут прибирали после каждого интервью.

Я стал думать о десяти миллионах каледонцев, которые приходили сюда для того, чтобы компьютер говорил им о том, чем им заниматься до конца жизни, и при этом ни один из них не оставил хотя бы царапинки в этой холодной, противной кабинке. Я мысленно возблагодарил Бога за то, что мне здесь торчать всего только год — ну, может, два.

Когда компьютер наконец ожил, он проговорил:

— Последнее возражение: насаждение аквитанской культуры может спровоцировать появление нерациональных типов мышления, что, в свою очередь, повлечет за собой значительное снижение общей рациональности каледонского общества, экономики и политики.

Я не знал, как расценить «последнее возражение». То ли это означало, что я должен привести еще какие-то аргументы и мне будет сказано «да», то ли, наоборот, что мое пожелание отвергнуто и мне только что было сказано, на каком основании. Как бы то ни было, возражение прозвучало в точности так же, как самое первое, и я не собирался позволить компьютеру так легко отделаться. Компьютеры так устроены: они думают, что способны одурачить нас, непрестанно повторяя одно и то же.

— Послушайте, — сказал я, — начнем с того, что всякий, кто сойдет с ума или начнет мыслить иррационально, походив в Центр Аквитанской Культуры, изначально чертовски слаб в своей рациональности. Если я представляю собой источник вредного влияния, то хотя бы вы будете знать, откуда оно исходит. Можете считать меня системой экспресс-сигнализации или еще чем-нибудь в этом роде.

Проклятие! Мне вовсе не хотелось два стандартных года подряд грузить лопатой дерьмо на тачку!

— Просьба уточнить: слово «чертовски» употреблено как выразительный оборот или в буквальном смысле?

— Как чертовски выразительный оборот.

Что ж, похоже, я таки достукался. Когда кто-то испытывал нормальные чувства рядом с каледонцами, их это удручало. Можно было не сомневаться в том, что, продемонстрировав такую вспышку неконтролируемых эмоций, я доказал компьютеру, что такому безумцу, как я, ни в коем случае нельзя позволять кого-либо чему-либо учить и уж тем более открывать общедоступные курсы. «Ну все, — решил я, — теперь меня направят на сортировку гнилых овощей или еще куда-нибудь в таком роде».

— Предложение в общих чертах принято, — как ни странно, ответил компьютер. — Преимущества заключаются в социальной профилактике иррациональности и склонности к греху у отдельных личностей, развитии базы навыков для потенциально возможного расширения торговых контактов и оценки существующей политики. — Тут отъехала в сторону шторка, открылся дисплей. — Пожалуйста, введите все данные в ответ на последующие вопросы, дабы у агентства была возможность произвести расчеты по капиталовложениям и необходимые приготовления.

Не совсем веря в удачу, я ответил на уйму вопросов касательно площади помещений и оборудования, необходимого для различных занятий, назвал число учащихся, которое хотел бы набрать на разные курсы, которые намеревался предложить, и так далее, и тому подобное. Вечером в письме Маркабру я написал о том, что, пожалуй, здешние компьютеры отличаются от здешних людей большим сочувствием и логикой.

* * *

Близилась к концу Первая Тьма, а стало быть, пора было перекусить, когда мы завершили наши дела в бюро и за нами заехал Брюс. Аймерик получил должность профессора аквитанской литературы в университете. Брюс и Аймерик постарались втолковать мне, почему в Каледонском университете существует такой предмет, как литературоведение. Я этого так и не понял, но говорили они о том, что, поскольку высокоразвитой культуры без хотя бы какого-то интереса к литературе существовать не могло, каледонцы все-таки от литературоведения не отказывались — так, на всякий случай, мало ли что, вдруг на что сгодится.

Разговаривали мы громко, почти орали, пытаясь перекричать вой бури за окнами кабины. Путь до семнадцатого продуктового магазина, по совместительству — столовой, оказался недолгим. Брюс с Аймериком утверждали, что там неплохо кормят. Биерис всю дорогу молчала, слушала мои возражения и объяснения Брюса и Аймерика.

— А ты чем будешь заниматься? — поинтересовался я, когда мы вошли в туннель, ведущий к столовой.

— Брюс меня берет на постоянную работу. Мне на самом деле понравилось работать на ферме, вот я и подумала, что попрошусь туда.

— А ты так решила не потому, что хочешь смыться подальше от здешнего холода и слякоти? — спросил я. — Я понимаю, тут уныло, но…

— Ну, и из-за этого тоже, — ответила Биерис. — Но мне в самом деле там понравилось.

Последовала долгая неловкая пауза, а потом Аймерик с Брюсом заговорили о давно умерших знакомых. Биерис со мной разговаривать явно не желала, но, к счастью, тут нам принесли еду.

Вследствие действия закона о замещении роботов почти всюду работали люди — официанты, бармены, водители автобусов и так далее. Мы с Биерис поблагодарили молодого человека, который нас обслужил. Он отреагировал на это как-то странно, так что, похоже, мы нарушили какой-то местный обычай.

Я старательно выуживал куски мяса из жирной и соленой подливы, стараясь не облить ею картошку. Занимаясь этим, я предавался размышлениям. На самом деле я вовсе не намеревался обижать Биерис, а вышло, что обидел. Я завел осторожный разговор — вокруг да около насчет того, что даже в Новой Аквитании встречаются женщины, проявляющие интерес к физическому труду. Сказал я и том, что такие необычные интересы ни в коем случае не означают, что из-за этого кто-то становится donzelha в меньшей степени. Сказал, что такая экстравагантность, наоборот, может служить проявлением стиля и что, исполняя такую работу, одухотворенная красавица вроде Биерис выглядит еще красивее и одухотвореннее.

Биерис при этом только гневно взирала на меня. Она явно была слишком разгневана для того, чтобы говорить и даже есть — только на то она и была способна сейчас, чтобы гневно на меня взирать. Может быть, я не очень удачно сформулировал комплименты? Да нет, вроде бы я все говорил складно, в лучших традициях искусства лести. Может быть, она почувствовала неискренность в моих словах? Но это было не так, и она должна была это понять.

Но Биерис продолжала одаривать меня гневным взором.

Наконец я сказал:

— Прости меня, пожалуйста. В последнее время я был охвачен терзаниями finamor, но теперь, когда я выздоровел от тоски по Гарсенде, мне, похоже, нужно это как-то компенсировать.

Судя по тому, с каким отвращением Биерис стала жевать очередной кусок жаркого, я явно снова брякнул что-то не то.

— Жиро, — сказала она, — это настолько глупо, что даже не знаю, стоит ли говорить с тобой об этом. Скажи, тебе никогда не приходилось задумываться о том, что мы, donzelhas, думаем о вас, молодых людях? Я спрашиваю просто так, из любопытства.