Мама собирает у своей белой махровой полы педикюрш и прочих специалистов по эстетике, а потом читает им речь: мол, они не просто ухаживают за актрисой, чтобы та продала подороже свой фильм. Нет, все мы — команда, моя мама и ее стилисты, массажистки и маникюрши; все мы занимаемся тем, что возвышаем людское сознание смелыми кинематографическими сюжетами, которые, по сути, демонстрируют возможность достижения истинного равенства, и тэдэ и тэпэ… А ведь иначе все бы ходили беременными, жрущими грязь, генитально изувеченными жертвами тоталитарной теократии. Благодаря нам дамы третьего мира стремятся стать сексуальными хищницами, которые пьют коктейли «Космополитен» и одеваются в «Джимми Чу». Умело используя свои акриловые ногти и наращенные блонд-пряди — мама широко разводит руки, — мы наделяем властью угнетенных жертв эксплуатации во всем мире.

Да, моя мама лишена даже малейшего чувства иронии. Она уверена, что в идеальном мире любой несчастный маленький мальчик или девочка должны иметь возможность вырасти и стать… такой, как она. Лучше и не говорить, что они с отцом уже вооружились глянцевыми брошюрами интернатов для мальчиков в Новой Шотландии и военных училищ в Исландии. Было ясно: проект «Горан» провалился, и грядет рассвет, когда Горана запакуют и отправят подальше, а его место займет какой-нибудь прокаженный младенец из Бутана.

Если я хотела испытать свои женские чары на Горане, нужно было действовать побыстрее.

Как сказала бы моя мама: «Куй железо, пока утюг шипит». В смысле, надо быстро прихорашиваться и предпринимать какие-то меры. Лучше всего — завтра вечером. В идеале — пока мои предки на сцене раздают «Оскары».

Последней соломинкой, сломавшей спину верблюда, стало происшествие на этой неделе. Горан продал пять маминых «Эмми» по Интернету по десять долларов штука. А до того, как я поняла, он собрал целый букет «Пальмовых ветвей» из нашего дома в Каннах и продал их по пять баксов. Учитывая, что десять лет мои родители твердили, будто бы награды киноиндустрии ничего не значат, что это ужас и стыдоба в позолоте, рассердились они знатно.

Если послушать маму, каждая выходка Горана, каждый его мизантропический поступок вызваны тем, что он не получил достаточно любви и ласки.

― Ты должна пообещать мне, Мэдди, — сказала мама, — что будешь относиться к своему бедному братику с особым терпением и теплотой.

Именно из-за младенческих лишений Горана родители сняли на его день рождения парк аттракционов «Шесть флагов», а в качестве подарка вывели к нему шетландского пони (правда, Горан решил, что животное подадут на обед). На Хэллоуин его одели как Жана-Поля Сартра, меня — как Симону де Бовуар, и мы просили конфеты у взрослых по коридорам парижского «Ритца», держа в руках «Тошноту» и «Второй пол» (Горан не понял шутку). А Горан взломал камеру наблюдения в маминой ванной и продавал в Интернете подписку на подключение.

Конечно, мой отец хотел внушить Горану понятие о дисциплине и последствиях дурных поступков, но мальчика, которого пытали электрическим током, которому лили на лицо воду и вводили в вены жидкий очиститель канализационных труб, не так-то легко запугать угрозами отшлепать и на час отключить Интернет.

К тому времени из Барселоны уже прибыла моя розовая блузка. Я планировала надеть ее с юбкой-шортами и кардиганом с вышитым гербом моего швейцарского интерната. Ну и обычные мокасины «Басе Виджун». Скоро мы с Гораном усядемся перед телевизором в нашем гостиничном номере. Мы вдвоем, только он и я, будем смотреть, как наши родители подъезжают к красной дорожке на машине, выбранной пиарщиком. Холодный, замкнутый Горан будет моим, и только моим, пока мы будем смотреть, как мама и папа позируют перед папарацци. Я планировала дождаться, когда они отъедут на безопасное расстояние, и заказать по телефону ужин pour deux, омара с устрицами и луковыми кольцами. На десерт я раздобыла у родителей пять унций генетически усиленной мексиканской сенсимильи. Да, логики мало: мои родители с пеной у рта выступают против кукурузы, которую подвергают облучению, расщеплению генов и прочим манипуляциям, но если речь заходит о марихуане, чем больше ученые с ней провозились, тем лучше. Какой бы гибридной ни была франкенштейновская травка, они запихивают эту клейкую вонючую резину в трубку и курят.

Если вы еще не заметили, для моих родителей нет полумер. С одной стороны, они опечалены, что детство Горана прошло в одиночестве, без всяких прикосновений. С другой — они постоянно касаются меня, тискают, обнимают и целуют, особенно когда вокруг папарацци. Мама ограничивает мой гардероб розовыми и желтыми тонами. Моя обувь — или милые балетки, или «мэри джейн». Моя единственная декоративная косметика — розовая помада сорока разных оттенков.

Видите ли, мама и папа не хотят, чтобы я выглядела старше семи-восьми. Официально я уже много лет во втором классе.

Когда у меня начали выпадать молочные зубы, они даже предложили мне болезненные протезы, которые киностудия «Фокс» заставила носить слишком рано выросшую Ширли Темпл.

В те дни, когда меня массировали, щупали и отшелушивали целые команды специалистов по эстетике, я жалела, что тоже не выросла без всяких прикосновений. В приюте за железным занавесом.

В этом году «Оскар» пришелся на мой тринадцатый день рождения. Вокруг моей мамы толпятся стилисты, раздевают и одевают ее, как огромную куклу, эксперты по макияжу экспериментируют, чтобы решить, какая тень лучше подходит к какому дизайнерскому платью. Парикмахеры завивают и распрямляют ей волосы. Мама предлагает мне сделать в честь дня рождения маленькую татуировку, Хелло Китти или Холли Хобби, — или проколоть пупок.

У отца есть эксцентричная привычка — покупать мне мягкие игрушки. И да, я знаю слово «эксцентричный», хотя еще не разобралась во всех тонкостях французского поцелуя.

Одному Богу известно, во что превратилась бы милая картинка Холли Хобби или Хелло Китти за следующие шестьдесят лет.

Мои родители почему-то думают, что все дети из стран третьего мира хотят стать такими, как они. Что мое детство должно быть таким, о котором мечтали они, с кучей бессмысленного секса, наркотиков и рок-музыки, татуировок и пирсинга. Все их сверстники думают схоже — и так беременеют дети, которых публика считает девятилетними. Отсюда парадокс одновременного разучивания детских стишков и методов контрацепции. Подарков на день рождения вроде диафрагм «Хелло Китти», спермицидной пены «Холли Хобби», трусиков с дыркой «Кролик Питер».

Пожалуйста, только не думайте, что мной быть весело. Моя мама говорит стилисту: Мэдди еще не готова к челке. Мэдди немножко комплексует по поводу своих бедер.

И не думайте, что мне дают сказать хоть слово. (А потом мама еще и жалуется, что я ничего не говорю.) Отец объяснил бы вам, что жизнь — игра, что нужно закатать рукава и что-то создать: написать книгу, станцевать танец. Для моих родителей мир — это битва за внимание, война за славу. Может, именно этим я восхищаюсь в Горане: он совершенно не суетится. Горан единственный из всех, кого я знаю, не ведет переговоры о продаже шести картин «Парамаунту». Не организует свою выставку в музее д’Орсэ. Не ходит на химическое отбеливание зубов. Горан просто есть, он никого не лоббирует, чтобы дурацкая Академия идиотских кинематографических искусств № глупых наук вручила ему блестящую статуэтку под аплодисменты миллиарда зрителей. Он не ведет кампании, чтобы захватить очередную долю рынка. Что бы Горан ни делал в отдельно взятый момент — сидел или стоял, смеялся или плакал, — он делает это просто. Как младенец, который понимает, что никто никогда не придет на помощь.