– Выдавали это за культурный протест, – говорил он.

– Какие-то порно-романы издавали, – говорил он.

– Вот и проимели Молдавию, – говорил он.

– Проимели Молдавию, – соглашался Лоринков.

Так, в жарких спорах, проходили два часа, положенные на сон. После этого заключенные снова шли в карьер, добывать камень для молодой Молдавской республики, свободной от умников всяких и книг сраных… Из лагеря офицеры сбежали, удушив надзирателя, и утопив его в яме с говном, чтобы не хватились поначалу тела.

Пузыри оттуда поднимались еще час…

* * *

–… вайте же! – услышал сквозь дремоту Лоринков.

Покачиваясь, встал, и пошел с Ерну к проспекту Истикляль. В пути офицеры молчали. О чем было говорить им здесь, в Стамбуле? Жизнь была пройдена, и пройдена нечетким шагом. Жизнь осталась позади. Войны, сражения с молодыми озорными войсками Молдавской Республики, постоянная рефлексия, отступления, отступления, отступления…

От чувства безысходности Интеллектуальная армия бесчинствовала, зверела. Господа офицеры привязывали молдавских крестьян к столбам, вставляли в веки спички и заставляли смотреть фильмы Бонуэля… Детишек заставляли изучать «Азбуку»… В селах восстанавливали библиотеки, и людей собирали туда, запирали, и не выпускали, пока не прочитаешь хотя бы три книжки… Многие села после этого вымерли под корень: люди-то читать не умели, так что умирали от голода запертыми в библиотеках..

Да, немало горя мы причинили родной земле, подумал Лоринков, жадно глядя на разодетых турчанок, украинок в мини-юбках, и молдаванок, энергично мимикрирующих как под турчанок, так и под украинок…

– Женщину хочется, – согласно сказал штабс-капитан Ерну.

– От голода-с обострение половых инстинктов-с происходит, – сказал согласно Лоринков.

– Я бы сейчас, как покойный Есинеску, даже памятник Ленину трахнул! – воскликнул Лоринков игриво.

Офицеры рассмеялись. Корнет Есинеску был когда-то восточноевропейским драматургом, и прославился на весь полк, совершив два героических деяния. Во-первых, оттрахал в задницу памятник Ленину специально ради съемочной группы канала Рен-ТВ, которая хотела такие же кадры, как и у НТВ, но в село Калараш опоздала. Во-вторых, корнет оприходовал полковую кобылу по прозвищу Дэлэбыка. Тоже в задницу, чтобы, как выразился корнет, не сбивать прицел. Пикантность ситуации состояла в том, что кобыла после этого весьма привязалась к корнету. И когда разбитые части Интеллектуальной армии эвакуировались на резиновых лодках, плыла за той, где сидел корнет, до самой Украины. А под Крымом Дэлэбыка, заржав печально и тонко, ушла на дно. Пуская пузыри из всех своих отверстий… Офицеры глядели на это задумчиво и тоскливо. Уж больно символично – а в армии Интеллектуалов все знали о символизме – выглядела кобыла. Словно наше Прошлое, думали офицеры.

Корнет же Есинеску погиб, не пережив и на сутки оттраханной им кобылы. Уже на середине пути флотилию разбитой армии почти догнал пароходик на гребной тяге. Флаг над ним развевался – Молдавской Республики… Офицеры стали креститься и прощаться, а корнет, не выдержав напряжения погони, достал маленький карманный арбалет, и пустил пулю себе в мотню, и еще одну – в днище..

Катер камнем ушел на дно….

* * *

На Истикляль Лоринков и Ерну, придав себе весьма независимый вид, немножечко пофланировали по проспекту, а после пошли попрошайничать к ресторану «Рижанс». Там штабс-капитану удалось изрядно развеселить туриста из Великобритании. Штабс-капитан прочитал ему «Шалтай-болтай» наоборот три раза, ни разу не запнувшись. Англичанин, смеясь, дал офицерам двадцатку евро и ушел в гостиницу с вай-фаем, турецкой баней и круглосуточным обслуживанием в номерах.

– Вот так, не все еще потеряно, – подмигнул штабс-капитан коллеге, усаживаясь за столик «Рижанса».

– Да, но какой ценой? – сказал Лоринков горько.

– «Шалтай-болтай» наоборот это черная месса английской литературы, – горько сказал он.

– Бросьте, поручик, чистоплюйничать, – сказал штабс-капитан.

– Кушайте-с борщ, он сегодня великолепен, – сказал Ерну.

– Ахмет сегодня на высоте, – сказал он.

Ахмет, возившийся с едой в углу, расслышал свое имя и улыбнулся до ушей. Ему нравилось в этом ресторане. Ахмет любил слушать умные разговоры этих пропыленных, одичавших мужчин в простреленных шинелях, ему нравилось, что они набрасываются на еду, приготовленную им. Хорошее место «Рижанс», подумал Ахмет. Отец мой тоже тут русских кормил. И дед. Видимо, это особенное, культово-энергетическое место, подумал Ахмет, поднабравшийся у посетителей. Один из них, выпив рюмашку, уже окосел и кричал. Это, конечно, был поручик Лоринков.

– Устройство?! – спрашиваете, кричал он.

– Жечь, сечь, вешать! – орал он.

– Бить до посинения, пока читать не научатся, – кричал он.

– Сгонять в маленькие гуманитарные лагеря, и учить там читать и считать еще с малолетства! – кричал он.

– Назвать… ну, к примеру… детские сады! – кричал он.

– Сады, – смеялся Ерну.

– Это вроде как сельское хозяйство, – говорил он.

– Так мы и будем садовники! – орал Лоринков.

– Только мы вырастим не сад, а новое поколение Читающих людей, – говорил он.

– Читающих и потому думающих! – восклицал он.

– Что погубило Молдавию?! – говорил он.

– Вши-с и молдаване-с, – отвечал штабс-капитан Ерну, деловито уплетающий борщ.

– Нет, нет! – мотал головой Лоринков и выпивал еще рюмашку.

– Без-гра-мот-но-сть! – говорил он.

– Я вижу прекрасное будущее этой несчастной пока страны, – говорил он, встав.

– Сядьте, поручик, – говорил штабс-капитан.

– Я вижу цветущие сады, людные библиотеки, умных, воспитанных людей, которые не харчат на улицах, – говорил Лоринков.

– Работающий водопровод, очистные сооружения, приличный общественный транспорт, отсутствие пидаров на улицах, – говорил он.

– Чистые подъезды, ровные дороги, аккуратные мусорные баки, которые убирают каждое утро, – говорил он.

– Ну, батенька, это все еще в незапамятном 1989 году пропало, – сказал Ерну.

– Кушайте селедочку, – сказал он.

– Селедочка хороша, – сказал он.

– Все это я вижу в Молдавии, – сказал Лоринков.

– Сумасшедший, – сказал Ерну.

– Нет уже никакой Молдавии, – сказал штабс-капитан Ерну.

– Будет, – упрямо сказал поручик Лоринков.

В это время за соседним столиком кто-то отрывисто рассмеялся. Хохотала семейка российских буржуа, которых Лоринков ненавидел. За их сытость, за равнодушие, за паспорта, по которым в ЕС без визы пускают… Буржуа было человек десять, в шортах, с «Кэнонами», чековыми книжками, в меховых шапках, несмотря на август…