Под сдержанно-протестующие возгласы беса о том, что деньги не пахнут, в чем порукой его чуткий нос терьера, а позиция «ни себе, ни другим» — это позиция сноба и спесивца, я спустил купюру в унитаз.

— Ну как? — без малейшего интереса спросил пришедший ровно в семь утра мажордом.

Сдерживая зевок, я пожал плечами:

— Нормально.

— В таком случае отдыхайте. И мы раскланялись.

Жерар был лихорадочно возбужден. Он носился из угла в угол моей спальни (я уже забрался под одеяло и напряженно боролся с дремотой) и рассчитывал, прикидывал, соображал. Похоже, у него имелся большой опыт в таких вопросах. Мне надоело его мельтешение, и я наконец нырнул в блаженство сна… О, сладкий, долгожданный миг!

В дверь позвонили. Я вздрогнул, пробуждаясь. Жерар сноровисто шмыгнул под кровать. Чертыхаясь и протирая пальцами глаза, я потащился открывать. «Если это от Сулеймана, уволюсь прямо сейчас», — решил я. За дверью стояла… Нет, лучше так: за дверью парило, почти не касаясь пола великолепием бесконечных ног, божественное, ангельское создание в образе юной девушки.

Моя Аннушка. Куколка фарфоровая, бесценная.

— По-оль…— пропело создание. — Привет! Сказать, что я потерял дар речи, значит, не сказать ничего. Я кивнул, посторонился, пропуская девушку, и жестом показал на кухню (она же — гостиная), проблеяв:

— П-простите, я несколько не одет, знаете ли… Подождите минутку, ради бога!

«Пол, — металась в моей голове сбивчивая мысль. — Пол-то у тебя, братец Поль, недели две уж не мыт. Или три? Ой, неряха!..»

— Ну и грязища у тебя здесь, — сварливо брехнул бес из-под кровати. — Кто это?

— Это судьба! — Я торопливо натягивал джинсы, глупо улыбаясь.

— Гони ее в шею, кретин! — Он высунул оскаленную морду. — Неужели тебе непонят…

Я быстро схватил его за шкирку, обмотал поводком сперва пасть, а затем и лапы, не забыв предварительно сунуть между ними тяжелый чугунный подсвечник — наследие квартирного хозяина. Пулей пролетел в ванную и открыл оба крана. Вода зашумела, брызги взвились. Жерарчик задергался, мыча. Я бережно опустил его в быстро наполняющуюся ванну, шепнув предварительно в самое ухо:

— На речку я отнесу тебя позже. Но если ты будешь паинькой, возможно, еще передумаю. Vous comprenez, mon enfant[23]?

— Буль-буль, — раздалось из воды. — Буль… Я счел это положительным ответом.

Богиня волшебных грез вовсю орудовала кофеваркой. Увидев меня, она виновато улыбнулась:

— Я тут немного решила похозяйничать, пока ты принимал ванну. Ничего?

Я затряс головой.

— Да что ты все молчишь, Павлик? И выглядишь как-то бледновато. Выпей-ка кофе!

«Павлик»… каково, а? Ну, ребята, дела пошли!.. Я хлебнул обжигающей горечи и вполголоса, безумно волнуясь, спросил:

— Почему вы?.. Как… как ты меня нашла? Зачем? — Гостья притворно вздохнула:

— Хотела выпить кофейку в твоей компании… — Она сделала рукой очень элегантный жест — словно спираль закрутила, а потом с очаровательной непосредственностью заявила:

— Знаешь, Павлик, ты мне нравишься!.. Как и я — тебе, правда же? Кто-то должен был сделать первый шаг? Коль ты так скромен и нерешителен, я решила взвалить эту ношу на себя. А разыскать человека сейчас, когда детективных агентств жуть до чего много… проще простого. — Она спохватилась: — Тебя не шокирует мой напор?

Кофе ударил в голову, как хороший коньяк. От Аннушки растекались волны незнакомого, но манящего… не запаха, нет — ощущения, что ли, вобравшего в себя и приглашение к неведомому, и обещание тайны. Черт меня подери, это был сам аромат искушения! Я почти растворился в нем…

Но тут в ванной раздался грохот чугуна по чугуну и последовавший за ним всплеск.

Неугомонный подлец Жерар спешил сломать мне жизнь. Причем вполне мог в этом преуспеть. Мне немедленно представилось, как отвратительная псина, мокрая насквозь, скулящая и дрожащая, появляется перед нами со свисающим с шеи обрывком веревки. Как Аннушка, понявшая вдруг, какую ванну принимал Павлуша, хватается за сердце, а потом смотрит на меня расширившимися от ужаса и отвращения глазами. Вскакивает и убегает прочь, обливаясь слезами. Кошмар!

Я встряхнулся и включил приемник. Погромче. Комнату наполнили чарующие ЗВУКИ — не то Глюк, не то Гайдн. Когда у вас в гостях очаровательная девушка, «Радио Классика» — то, что нужно.

— Простите, Анечка, — взмолился я. — Едва не забыл: у меня есть еще одно дельце. Маленькое, но — увы — весьма неотложное! Всего один момент — и я вновь в полном вашем распоряжении.

Она грустно улыбнулась. Ну, бесов сын, берегись!

Мужичонка поглядел на меня с подозрением:

— Чего тебе?

— Видел, к вам недавно заходил священник. Знаете, у меня последнее время какая-то чертовщина дома творится. Я как раз под вами живу, — уточнил я. — Твари разные по углам шмыгают. Вы не думайте, я не наркоман и не алкоголик. Короче, у вас святой воды не осталось? — Я торопился и не расположен был вести долгих бесед. — Продайте.

— Полтинник. — Глазки у него забегали. — Баксов! Я протянул бутылку и сотенную купюру.

— Сдачи нету, — забеспокоился он.

— Потом! — махнул я рукой.

Когда бутылка опорожнилась, вода в ванне помутнела и пожелтела. Появились крупные, быстро лопающиеся пузыри. Слегка напахнуло серой. Мне сделалось нехорошо. И вовсе не от запаха. Кажется, мне было по-настоящему жалко проклятого моего напарника! Я отвернулся. Жерар, конечно, не умрет, полутора литров святой воды для этого мало. Просто станет небольшой разумной колонией кишечно-полостных. Шестьдесят шесть лет ему предстоит развиваться до высшего организма. Всего-то. Для беса — почти миг. Надеюсь, это пойдет ему на пользу. Если повезет, может, и человеком станет.

Я выдернул сливную пробку, прошептал: «В добрый путь, мой недобрый друг. Мировой океан ждет тебя!»

Аннушка взмахнула фантастическими ресницами, подняв на меня глаза. Из приемника грянул «Голубой Дунай».

— Как насчет вальса? — внезапно осмелев, поинтересовался я, подхватывая ее под руку.

Она звонко расхохоталась. Последним, что я заметил, прежде чем потерял сознание от тряпицы с хлороформом, наброшенной мне на лицо, была эскадрилья толстеньких, медово-желтых клякс, выпорхнувших из ее волос…

Грандиозная затрещина заставила меня пробежать шага четыре, потом я все-таки споткнулся и упал на колени. Вой турбины сделался совсем невыносимым, а затем стал быстро отдаляться. Я обернулся. Вертолет уходил низко, слегка накренившись, и забирал вправо, в сторону солнца. Сопровождая его, по сочной степной зелени бежала гонимая винтами воздушная волна.