– Не будет здесь оружия. Не там ищете. Смотрите под крышей.

Двое десантников вняли моему совету и очень скоро обнаружили старый штык-нож от немецкой винтовки и парочку крестьянских ножей со сточенными на нет лезвиями.

– А откуда вы знаете, что здесь ножи могут быть?

– Ребята, все деревенские дома одинаковы. Мужик в Рязани тоже нож под стреху сарая прячет.

Тут в дальнем углу наметилось оживление. Кто-то опрокинул большой медный кувшин и, услышав звяканье, вытряс его содержимое. Бусы из лазурита, старое монисто, монетки с припаянными ушками.

– А что это?

– Ну где женщины свое богатство прячут? В кастрюлях да ведрах. Так и здесь. Оставьте это. Ценности не имеет. Бирюза или лазурит скорее. А монетки они в косы вплетают... Девичьи «секреты».

Зеленая ракета, косо прочертившая небо, – сигнал к выходу на западную сторону кишлака. И сигнал афганцам, чтобы двигались к нам. По кривым закоулкам мы быстро вышли к дувалу, за которым уже собиралась рота. И тут же состоялся короткий военный совет: что делать с «Тойотами»? С собой не утащишь – афганцы протест задвинут, а если даже и не «международный конфликт», то свое начальство отберет. Решили сжечь, чтобы не возили «духов» по ночам. Ведь выяснилось, что в машинах у них вповалку лежала кишлачная молодежь. А крестьяне как смерти боялись призыва в «народную» армию сизо-красноносого алкаша Бабрака Кармаля. А мы, выходит, этому рекрутскому набору помогали...

Бойцы вырвали по куску поролона из сидений, прострелили баки и, пропитав соляркой (дизельные были «Тойоты»), подожгли. Огонь разгорался нехотя. Но чем дальше мы уходили из кишлака, тем выше поднимался в небо черный столб дыма.

А народ кишлачный – старики и старухи с детьми – прятался в винограднике. Мы не стали туда заходить. Оставили это дело афганским воинам. Там сразу поднялся гвалт и вой. Вот на краю этого чужого виноградника я и сфотографировался с огромной кистью еще зеленого винограда. На обратном пути в левом ботинке вылез гвоздь. И забить его нечем. Отстал, вывернул запал из «Ф-1» и, уповая на твердость чугунного корпуса, площадкой на верхушке «лимонки» сточил проклятый гвоздь. И все же, несмотря на хорошую обувь, на обратном пути натер ногу. Правую. Почему помню? Ну как тут не запомнить! Небольшая потертость чуть не стала роковой.

Я как-то оставил в забвении своих друзей летчиков. Честно говоря, дружил я с одним – замполитом эскадрильи майором Юрием Кислицей. И благодаря ему мое появление в эскадрилье не вызывало вопросов.

Летчики жили в подвале кундузского аэропорта. В длинной, узкой бетонной щели с крохотными окошками у самого потолка стояли почти впритык солдатские койки. Вентиляции или кондиционирования не предусматривалось. Это была ночлежка. Техники и солдаты размещались в палатках, но уже в мае начали строить себе глинобитную казарму.

Чем занимались вертолетчики, в смысле боевого применения? Перевозили в указанные районы группы десантников и пехотинцев и вытаскивали их оттуда по окончании задания или когда становилось совсем плохо. Осуществляли целенаправленно или попутно связь между небольшими гарнизонами. Забирали на точках больных, раненых. Бомбили и обстреливали. Сопровождали или прикрывали, по необходимости, колонны армейской техники. Вооружение «Ми-8» и «Ми-24» было штатным. Пушки авиационные в гондолах, пулеметы курсовые, подвесные системы («блоки») «НУРС», авиационные фугасные осколочные бомбы «ФАБ» весом от 250 до 500 кг, изредка подвешивались «ПТУРСы». Летчики имели автоматы и пистолеты, тем же были вооружены и техники.

В казарме-подвале я обратил внимание на какую-то болезненную сентиментальность этих, постоянно рискующих жизнью людей – почти у каждого изголовья кровати на стене были развешаны семейные фотографии, талисманчики, письма и рисунки детей. Иконки тоже. Видать, не только в окопах нет атеистов!

Меньше других, и это было заметно, летчики разбирались в тонкостях афганской жизни. Им категорически был запрещен выезд в город, по любому поводу. А если уж перепадало такое счастье, то нужно было маскироваться, снимать голубой комбинезон, сетчатые тапочки или черные туфли с дырочками. Особисты постоянно культивировали легенду о том, что «духи» мечтают изловить живого вертолетчика. Впрочем, почему легенда? При отсутствии у моджахедов зачатков ПВО удары с воздуха не уступали по силе и точности артобстрелам из тяжелых орудий, с долговременных позиций. Как с такого «шурави» шкуру не снять?

Меня вывозили раз сорок на выполнение боевых заданий. Я снимал, писал какие-то пресные заметки. Но главное – видел.

Снимки такие: квадратики полей, извилины ручьев и арыков, крыши мазанок. Аэрофотосъемка, в общем. Но порой эти снимки шли в дело. Облет района до удара, после удара, все фиксировал «ФЭД». А видел потому, что летали на малых высотах (не было еще в провинции Кундуз «Стингеров»), видел много чего такого, что лучше бы и не видеть.

Вот на склоне холма распластались четыре афганца. «Ми-24» заходит на них. Люди смешно разбрасывают мешки и ложатся лицом к небу, показывая всем видом, что у них нет оружия. Но что они делают на этом холме? С шипением уходят «НУРСы». Нет, не прицельно. Как повезет.

Вот бреющий полет над кишлаком. А нас уже ждут. На крышах постелены красные паласы. На них лежат женщины и дети. Опять же лицом к родному небу. Но если цель (дом, селение) надо «обработать», то эта демонстрация лояльности и покорности не в счет.

(Задумывался: а если нас под бомбы? Ведь нас никто, с 1945 года, не бомбил. Мы не знали страха перед небом. И ненависти к тем, кто несет с неба смерть, у нас не было. А это, наверное, великая ненависть. У афганцев она была. А летчики, как боги. Они не задумывались, что там было на земле после бомбежки. По крайней мере, я не слышал таких разговоров. И об отказах от выполнения заданий тоже не слышал. Но вот видеть, «изучать» итоги налетов мне приходилось не раз.)

Рассказывали, как будто произошедшую рядом, историю, которую я встречал позже по всему Афгану.

Взяли на борт наводчика-афганца. Должен показать дом, где душманы сидят. Подлетают к кишлаку. Афганец-иуда зашевелился, оживился, тычет пальцем. Его жестами (места для переводчика в кабине не хватило, естественно) спрашивают: мол, здесь? Он радостно кивает. Пошли вниз, на строение – бомбы, потом по второму кругу «НУРСы», из пулеметов добавили. Афганец бьется, кричит. Дали по роже, вытолкали в салон под присмотр техника. По прилете оказалось: это он свой дом увидел и на радостях показал.

Мне объяснили, что взрыватели у авиабомб, применяемых здесь, после удара о землю срабатывают через четырнадцать секунд. Поэтому после сброса бомбовой нагрузки вертолет круто отворачивал от места сброса и на большой скорости уходил от места сброса бомбы, набирая высоту. Но все равно ударная волна успевала изрядно тряхнуть вертолет.

«Над целью были. Тут вижу, женщина бежит. Я кричу: «Стой, женщина там!» А мне: «Уже пошла». Ну, было у нее четырнадцать секунд». Это по памяти привожу рассказ летчика.