Я остаюсь в одной короткой ночной рубашке на тонких бретельках, едва прикрывающей бедра. Улыбнувшись, присаживаюсь. Мне 20 лет, апломб соответствует возрасту, я полна желания покорять.

Да, я уже снималась в кино и хочу стать профессиональной актрисой. Да, я люблю Францию и путешествия. Да, я умею садиться на лошадь и говорю на многих языках. Всему в ответ — да.

Я выбираю банальный вопрос о моем образовании, чтобы продемонстрировать свои плечи, незаметно повернувшись так, чтобы сперва спустилась одна бретелька, потом другая. Я продолжаю что-то говорить. Воздух, даже слишком прохладный, обвевает мои груди, я чувствую себя совсем голой перед этими прилично одетыми господами. Моя дикция от этого внезапного и добровольного движения ничуть не пострадала. Показные беспечность и равнодушие словно окутывают мое тело невидимой пеленой, защищая его, а ведь на самом деле вот оно, у них перед глазами, выставлено напоказ. Жюри ошарашено. Некоторые высовывают живенький розовый язычок, это верный признак аппетита. Вопросов больше не задают. Я смеюсь и спрашиваю:

— Это все?

— Да, все великолепно, мы вам позвоним. Спасибо.

Время проходит, месяц, второй. Джаст Джекин колеблется. Он показывает все пробы сценаристу Жану-Луи Ришару, тот указывает на мои и изрекает:

— Вот эта!

Чтобы удостовериться, Джаст вызывает меня в Париж на фотосъемку. Меня сопровождает и воодушевляет Хюго. Джаст не литератор, не интеллектуал. Я знакомлюсь с другими актрисами: Жанной Кольтен из «Комеди-Франсез», Марикой Грин, играющей на сценах андерграунда, Кристин Буассон, еще совсем юной дебютанткой. Мы все вместе стоим с грудями наружу, точно на базаре, где продают и покупают веселых и покладистых женщин.

Роль мужчины в годах, моего наставника по сюжету, предложат великому Алену Кюни. Он играл в «Вечерних посетителях» Марселя Карне. Жан-Луи Ришар — известный сценарист, один из постоянных соавторов Франсуа Трюффо. Не приходится сомневаться, что такая группа может снять только хорошее кино.

Но последнее слово за продюсером — Ивом Руссе-Руаром. Моя пластичность нравится ему больше, чем мое тело, а еще он оценил манеру держаться, голос, своеобразное изящество и непохожесть на других. Эмманюэль входит в элиту. Эротизм должен стать стилем. Пара интересная, тут все совсем по-другому, чем у меня с соблазненным Хюго. Ив предчувствует «двойной успех»: интеллектуал и нимфетка — от этого пресса будет в восторге.

Я сыграю Эмманюэль. Решено. Продюсер полон энтузиазма и амбиций, он мечтает завоевать успех, несравнимый с успехом «Последнего танго в Париже». Я счастлива. И все-таки остается самое трудное. Надо получить благословение матери. Я боюсь ее реакции. Это больше, чем страх; вся моя решимость парализована. Только мать может разом положить конец моей мечте, и я не стану огорчать ее. Если мама состроит гримасу и запретит мне сниматься, я кротко откажусь.

— Мама! Я получила главную роль! Я буду играть в потрясающем французском фильме.

— О, да это великолепно!

— Да, но это фильм… того… свободный.

— Свободный от чего?

Мать не понимает.

— Это фильм, нарушающий запреты… современный… очень красивая сказка. Я там буду голая, мама.

Мама лишается дара речи. Заметив, что за моим энтузиазмом скрывается страх перед ее ответом, она улыбается.

— Считаешь, что фильм тебе подходит, так снимайся себе на здоровье. Только уж не проси меня его смотреть.

Я утверждена на роль, и мама согласна. Я наслаждаюсь победой. У меня в руках блестящее доказательство силы моего характера и желания, которое я вызываю в других; мне обещана новая жизнь. Хюго радуется за меня. Он снова говорит, что книга сильная, смелая. Ему интересно, как ее экранизируют.

По вечерам я ухожу в ванную. Подолгу стою под душем, по телу струятся густые потоки горячей воды. Я расслабляюсь, мечтаю. Рассматриваю свое тело в зеркале и впервые подумываю о том, что это — оружие. Я смотрю на тело, которое принесло мне удачу, и пытаюсь его понять. Я исследую его. Хочу осознать, найти, выяснить, почему они выбрали именно меня. Помимо пресловутой «элегантности» должны же быть в этом теле какие-то особые признаки, резоны и объяснения, почему оно вызывает такое живое желание, причины выбора.

Полочка прикреплена низко, склянки и флакончики выстроились в ряд, словно в театральной гримерной. Я старательно вытираюсь полотенцем, мягко, участок за участком. Общий вид не приносит ничего нового, я разглядываю детали. Лучше всего я знаю свои глаза, но рассматриваю их снова, они по-прежнему неопределенного цвета, меняются — то зеленые, как вода, то серые, желтые, с антрацитовыми овалами вкруг зрачков. Я замечаю в них и блеск, и отрешенность. Они умеют загораться, темнеть до черноты или закутываться в пастельные тона. Волосы у меня короткие, будто не женские. Нос прямой, слегка вздернутый, довольно маленький, классической формы, правильный, как у куклы. Губы открытые, чувственные, особенно нижняя — она выдается вперед, принимает поцелуи и немного дрожит. Когда я улыбаюсь, в углу рта открывается молочный зуб, он меньше всех, белый и скошенный, свидетельство незавершившегося роста. Плечи узкие, круглые, хорошо вылепленные. Груди приятной формы, светлые, симметрично расположенные, по размеру скромные, но не маленькие, и невинные. Если бы дети имели груди, у них были бы точно такие. А вот бедра — женские, широкие, развитые. Встав на цыпочки, я разглядываю свои ляжки, лобок, дальше не смотрю. У меня есть отличительный признак: я не поддаюсь определениям. Трудно понять, кто я — женщина, девочка, мальчик. Всего понемногу. Бесхитростное лицо — моя лощеная и нейтральная маска, скрывающая порывы сердца, а жаркая страсть лишь иногда мелькнет в живых и лукавых глазах.

Я получила роль, которую мне преподнесли как волшебный дар. Это была уникальная удача, судьба. Мои устремления, совпав с желанием других, вознесли меня на вершину: это был союз разных воль.

Я снялась в фильме. Поборола свою стыдливость, растоптала ее. Я начала немножко пить, это мне помогло. Шампанское стало моим верным союзником, способом отвлечься. Несколько бокалов — и страхов как не бывало. Я свыклась с профессиональной наготой перед множеством людей, толпой статистов и техработников, почти равнодушных к блюду, которое я преподношу им каждый день. Нагота и есть мое ремесло. Я не испытываю удовольствия, согласившись послужить зрелищем, и не склонна к эксгибиционизму. Это лишь стремление понравиться и желание успеха, который, может быть, меня ждет.

Я убеждаюсь, что красота освещения и декорации скрадывают мою наготу подобно невидимой вуали.

Мой стыд увидят все, мой взгляд заживет собственной жизнью. Мой образ оторвется от меня. Меня будут ласкать, не получая ответных ласк. Каждым своим движением мое тело подчеркнет