Командир батальона полковник Ржепецкий был из старых туркестанских офицеров, правда, не коренной офицер 1-го батальона, но совершивший не один поход в Туркестане. Он был назначен командиром стрелкового полка на Дальнем Востоке и должен был скоро уехать. Ржепецкий производил впечатление сухого человека и, как выяснилось впоследствии, особыми симпатиями у офицеров не пользовался.

Я начинал службу, хотя и в молодой части бывшей царской армии, но имевшей уже свою боевую историю.

В 1865 году в Оренбурге был сформирован Оренбургский стрелковый батальон, который тотчас же и был направлен к Ташкенту, в район боевых действий в Средней Азии. В то время как раз началось продвижение русских войск в Средней Азии, закончившееся на границах Афганистана.

С 1866 года Оренбургский стрелковый батальон, переименованный в 1867 году в 1-й стрелковый Туркестанский батальон, принимал участие почти во всех походах и боях в Средней Азии. Написанной полной истории при мне в батальоне не было, а имелась лишь краткая памятка о боевой жизни батальона. Начиная с Ташкента батальон участвовал в войнах с Бухарой, Кокандским ханством, его части под командованием известного впоследствии генерала Скобелева преследовали остатки кокандских войск до китайской границы у Памира. Хивинский поход, занятие Кульджи и обратное возвращение в Ташкент — вот те огромные расстояния, которые с боями, беря укрепленные восточные города, проделал батальон, Конечно, противник был не европейского склада и боевой подготовки, но зато численностью, удерживаясь за солидными восточными стенами городов, он всегда превосходил русские военные отряды. Артиллерия того времени была бессильна против стен укрепленных городов, и их приходилось штурмовать по приставленным лестницам.

Батальон формировался в Оренбурге для боевых действий, поэтому в его офицерскую среду, как это бывало в подобных случаях не раз, попали не только армейцы, но и часть офицеров из гвардии. Хочется назвать одного из них — это капитан Гриппенберг, который в войну 1877 года уже командовал лейб-гвардии Московским полком. Такими гвардейцами были Траизе, впоследствии командир лейб-гвардии Кирасирского, а затем комендант Гатчинского дворца и другие.

Первым командиром батальона был армейский майор Пищемский, про которого ходило много анекдотов.

В 1866 году в батальон из Павловского военного училища вышел служить подпоручиком Куропаткин, впоследствии военный министр. Он прослужил в батальоне пять лет, до поступления в Академию Генерального штаба в 1871 году. По окончании академии и после заграничной командировки во Францию Куропаткин в 1875 году снова, уже штабным офицером, принимал участие в Кокандском походе вместе с 1-м стрелковым Туркестанским батальоном, хотя и не в его рядах. После Русско-турецкой войны 1877–1878 годов он был назначен командиром 1-й стрелковой Туркестанской бригады, в которую входил 1-й стрелковый Туркестанский батальон. Таким образом, на протяжении одиннадцати лет генерал Куропаткин близко соприкасался с 1-м стрелковым Туркестанским батальоном, эту связь он поддерживал и впоследствии. Каждый офицер батальона, приезжавший в Петербург, обязательно обедал у военного министра, и бывший туркестанский стрелок живо интересовался своими сотоварищами и жизнью батальона вообще. В память о службе и батальоне Куропаткин подарил в офицерскую столовую батальона большую серебряную братину с числом стаканчиков, соответствовавшим числу офицеров.

В одно время с Куропаткиным в батальоне служил народоволец Ашенбреннер, и я помню, как в 20-х годах в связи с празднованием юбилея революционной деятельности Ашенбреннера его именем названа Московская пехотная школа (впоследствии Тамбовское пехотное училище). Среди телеграмм, полученных Ашенбреннером, которые были напечатаны в газетах, была и телеграмма от доживавшего свой век Куропаткина. В хранившемся в офицерском собрании альбоме офицеров, служивших в батальоне, я, несмотря на то что Ашенбреннер был в ссылке, видел его фотографию.

В старой армии поощрялся принцип совместной службы братьев в одной стрелковой части, и вот одновременно в 1-м Туркестанском батальоне служили четыре брата Калитиных и четыре брата Федоровых — восемь родственников из общего штатного состава 26 офицеров.

В 1877 году старший из Калитиных, Павел Петрович, капитан Федоров и поручик Попов по собственному желанию были командированы в действующую Дунайскую армию, Калитин был назначен командиром 3-й дружины болгарского ополчения, а Федоров и Попов командовали в ней ротами. 19 июля 1877 года в неудачном для русских бою под Ески Загорой (Старая Загора) Калитин с болгарской дружиной стойко отбивался от превосходящего противника. Во время штыковой свалки был убит знаменщик, и знамя, подаренное дружине городом Самарой, упало на землю. Дважды легко раненный, Калитин соскакивает с коня, хватает знамя, вскакивает снова на коня и со знаменем в руках кричит своей дружине: «Ребята! Знамя наше с нами! Вперед — за ним, за мной!» Воодушевленные ополченцы бросились вперед за своим командиром, турки дрогнули, но в это время три пули пробили грудь Калитина. Вокруг упавшего с коня убитого командира произошла жестокая штыковая схватка. Знамя было отбито. В этом же бою были убиты и оба ротных командира — капитан Федоров и поручик Попов. Болгарская армия чтила память павших героев, в особенности подполковника Калитина.

Во время моей службы был поставлен на средства, собранные офицерами, памятник павшим бойцам батальона, в том числе Калитину, Федорову и Попову. Он стоял в сквере, перед казармами батальона.

Младший Калитин, Петр Петрович, начал свою службу в 1-м стрелковом Туркестанском батальоне в 1871 году вольноопределяющимся. Произведенный в 1874 году в прапорщики, он с батальоном участвовал в Кокандском и Хивинских походах, а затем уже при штурме крепости Геок-Тепе получил орден Георгия 4-й степени. Дальнейшая его служба протекала по казачьим войскам. Перед мировой войной он был командующим казачьей Западно-Сибирской бригадой. С этой бригадой он прибыл на Кавказский театр военных действий и принял участие в первой же Сарыкамышской операции. Сражаясь все время на этом театре, он командовал впоследствии 2-м Туркестанским корпусом, участвовал во взятии Эрзерума. Дальнейшая его судьба мне неизвестна.

Память о старшем Калитине свято хранилась в батальоне. Веселый и жизнерадостный, Калитин, по воспоминаниям старожилов, был смелым в бою и веселым в повседневной жизни.

* * *

Из четырех братьев Федоровых я застал в батальоне двух: подполковника, раненного под Махрамом в грудь из фальконета (крупнокалиберного ружья, стрелявшего с подставки — сошки), хотя и вылечившегося, но постоянно страдавшего от последствий этой раны, и командира 4-й роты, в 1905 году произведенного в подполковники и направленного в один из полков, расположенных в европейской части. Кроме этих Федоровых командиром 3-й роты был их однофамилец капитан Федоров.

Всех офицеров и военных чиновников (лиц административной и медицинской службы) по штату в отдельном стрелковом батальоне числилось 26 человек. Из них штаб-офицеров было два: командир батальона в чине полковника и его помощник по строевой части — подполковник.

Помощником командира по строевой части был подполковник Федоров, который вскоре ушел в отставку, и вместо него был назначен бывший ротный командир Лепехин. Этот почтенный штаб-офицер прослужил в батальоне около 27 лет, был долгое время адъютантом и во время одного из ночных учений, обгоняя верхом колонну батальона, напоролся глазом на штык солдата и лишился глаза. Лепехин 16 лет командовал ротой. Такой долгий срок командования объясняется тем, что его производство в следующий чин было задержано по суду. Вина Лепехина заключалась в том, что, оставив трех человек вместе с фельдфебелем роты дострелять на стрельбище упражнение, сам уехал в лагерь собираться на охоту. На беду, один из стрелков убил показчика результатов стрельбы, высунувшегося ранее сигнала, Лепехин пошел под суд. Просидев год в крепости, Лепехин вернулся в роту. Не без мытарств он добрался до Петербурга, явился к лично знавшему его Куропаткину (тогда он был уже военным министром), и по высочайшему повелению наказание было снято, и Лепехин вернулся в Ташкент подполковником.