Положив альбом на стол, Ребекка откинулась в кресле, машинально накручивая на палец золотой локон. В поисках образа она иногда доходила до одержимости, и это было мучительно. Днями, а иногда и неделями она обдумывала, как лучше воплотить тот или иной образ. Видения мелькали перед ее мысленным взором, заслоняя все происходящее днем и не давая спать ночью, до тех пор пока она не находила правильного решения. Иногда она чувствовала себя собакой, учуявшей кость, но тем сильнее было удовлетворение, когда ее озаряла удачная идея.

После смерти матери таких озарений почти не было, пока она не увидела Кеннета Уилдинга. Теперь она снова стала одержимой. Она снова мучилась, не зная, как изобразить его на портрете. Ей хотелось чего-то особенного, такого, что запечатлело бы на холсте не только его колоритный облик, но и его душу, и тогда он хоть немного, ну хоть самую капельку будет принадлежать ей.

Кеннет спал в соседней комнате, и Ребекка часто бессонными ночами смотрела на стену, разделявшую их спальни, пытаясь представить себе, как он выглядит во сне. Становится ли его лицо более мягким, исчезает ли с него его обычная суровость? Чем он занимается в свободные часы? Скорее всего, читает или отвечает на письма. Его почти не слышно за стеной: ни малейшего движения, ни малейшего шороха.

Чувствуя, как ее охватывает раздражение, Ребекка потерла занемевшую шею и опустила руки. Она сделала уже с дюжину рисунков, где капитан был изображен в разных ракурсах и костюмах, но до его сути так и не добралась. Завтра он будет позировать ей во второй раз. Если она к тому времени все еще не будет готова, то лучше вообще отказаться от портрета: нечего зря тратить его время.

Кот, лежавший у ног Ребекки, открыл один глаз и взглядом филина посмотрел на нее.

– Тебе легко критиковать, – упрекнула его Ребекка. – Может, у тебя есть хорошая идея?

Кот презрительно посмотрел на нее, зевнул и закрыл глаз.

– Ты считаешь, что мне пора ложиться? – спросила Ребекка. – Сомневаюсь, что смогу уснуть.

Она уже знала по опыту, что долго будет лежать с открытыми глазами и образ Кеннета Уилдинга в который раз не позволит ей смежить веки до утра. Возможно, стаканчик шерри сделает свое дело. Надо спуститься в столовую и захватить с собой бутылку.

Ребекка зажгла свечу, открыла дверь, сделала один шаг и чуть не столкнулась с виновником своей бессонницы, который в это же время вышел из своей комнаты. Чтобы не упасть, она уперлась ладонями ему в спину. Кеннет быстро оглянулся и подхватил ее.

– Прошу прощения, – сказал он. – Я проголодался и решил спуститься на кухню, чтобы немного перекусить. Я был уверен, что все в доме спят и я никого не встречу.

Кеннет был без сюртука и галстука, в расстегнутой на груди рубашке, позволяющей видеть широкую грудь. Чувствуя силу его руки, поддерживающей ее, Ребекка оторвала взгляд от его груди и заглянула ему в лицо. Свет свечи отбрасывал причудливые тени, делая его лицо еще более суровым и загадочным. И это освещение и его непривычный вид… и этот тонкий шрам на лице… и его манящие глаза… Черт возьми, она почти поймала суть…

Брови Кеннета сошлись на переносице.

– Что случилось? – спросил он. И вдруг Ребекку осенило.

– Корсар! – выпалила она. – Зайдите ко мне. Схватив Кеннета за руку, Ребекка затащила его в свою спальню. Он всегда напоминал ей пирата, а байроновский корсар был для нее пират – лихой, бесстрашный, романтичный дикарь. Как же она была глупа, что не поняла этого сразу!

Поставив на стол свечу, Ребекка почти силой усадила Кеннета на диван, не отрывая жадного взгляда от резких черт его лица. «Не лишено благородства», – сказала она себе самой.

Ребекка запустила руки в волосы Кеннета, слегка растрепав их, и они упали на плечи тяжелыми прядями; ее пальцы ощущали их жесткость и шелковистость. Спустив несколько прядей на лоб, Ребекка расстегнула его рубашку еще на две пуговицы, и ее взору предстала широкая загорелая грудь, покрытая темными вьющимися волосами, которую выгодно оттеняла белая рубашка тонкого полотна.

– Великолепно! – воскликнула она, сияя от удовольствия.

– Великолепно для чего? – спросил Кеннет. В его голосе чувствовалась язвительность, а в глазах затаилась насмешка. Насмешка и что-то еще… что-то неуловимое и таинственное. И только теперь Ребекка поняла, как опрометчиво она поступила, затащив ночью в свою спальню мужчину, да к тому же чуть не сорвав с него рубашку. Слава Богу, ей нечего терять: ее репутация и без того давно погублена.

– Я все время думала, как лучше вас изобразить, и только сейчас до меня дошло, – пустилась в объяснения Ребекка. – Три года назад лорд Байрон написал поэму «Корсар». Она имела небывалый успех. Ее герой – лихой восточный пират, дикий, необузданный и очень романтичный. Именно таким я вас хочу изобразить.

– Вы, наверное, шутите. Я не лихой, и не романтик, и, уж конечно, не восточный пират. – Широкая улыбка озарила лицо Кеннета. – А уж если бы я был им, то поступил бы вот как.

Обхватив рукой Ребекку за шею, он привлек ее к себе для поцелуя.

Тон Кеннета был шутливым, но поцелуй вышел вполне серьезным. Когда их губы встретились, то все, о чем мечтала Ребекка бессонными ночами, переросло в одно непреодолимое желание. Ее ладони упирались ему в грудь, и она чувствовала, как сильно колотится его сердце. Ей захотелось сесть к нему на колени, спустить с плеч рубашку и исследовать каждый дюйм его сильного мускулистого тела. Ей хотелось… ей хотелось…

Поцелуй закончился, и Кеннет отпустил ее. По его глазам Ребекка видела, что он так же взволнован, как и она.

– К сожалению, я не пират, а простой секретарь, – сказал он после неловкого молчания, на протяжении которого они оба пытались успокоиться.

– Капитан есть капитан, – со вздохом сказала Ребекка, делая вид, что ничего особенного не случилось. Она отошла на безопасное расстояние. – И все-таки от вас веет романтикой и удалью. Когда я закончу портрет, вы увидите себя другими глазами.

– Боюсь, мне не захочется смотреть на себя со стороны.

– Это дело ваше, – ответила Ребекка и, прищурившись, стала рассматривать Кеннета глазами художницы. – Я хочу вас немного обыграть. Откиньтесь назад. Успокойтесь. Положите руку на спинку дивана.

Кеннет повиновался, и удовлетворенная Ребекка кивнула. Пожалуй, такая поза – именно то, что надо: чуть небрежная, но за этой небрежностью чувствуется недюжинная сила. Она не станет наряжать его в восточные одежды, но постарается придать ему загадочный восточный колорит другими средствами.

Задумавшись, Ребекка оглядела комнату, и у нее вырвался торжествующий возглас. Она подбежала к прикроватному коврику и схватила его.

– Этот коврик будет великолепным фоном. Я положу его на диван за вашей спиной.

Ребекка разложила коврик на спинке дивана, и Кеннет, повернувшись, потрогал его.