В Долине не слышно никаких звуков, за исключением настойчивого стрекота маленького керосинового двигателя, вырабатывающего электроэнергию, чтобы освещать пирамиды. Оплачиваемые правительством гафиры, вооруженные заряженными дробью винтовками, охраняют пирамиды день и ночь. Весьма трогательно, что эти стражи происходят от тех самых грабителей, которые до недавнего времени посвящали свою жизнь поискам мумий и были готовы оторвать им руки и ноги в поисках золота, которое, как они верили, спрятано где-нибудь на теле мертвеца.

Входы во все гробницы совершенно одинаковы: ступеньки из известняка, ведущие вниз, внутрь горы, и заканчивающиеся черным отверстием в скале, забранным решеткой подобно двери в подвал. Одна из первых гробниц справа — молодого фараона Тутанхамона, самая маленькая и простая в Долине. Хорошо известно, что ее местоположение было утеряно к тому времени, когда непосредственно над ней начали строить более позднюю гробницу — Рамсеса VI. Если бы строители отклонились на какой-нибудь ярд, они могли попасть в сокровищницу, которая находилась внизу, под ними.

Спускаясь по шестнадцати пологим ступенькам в гробницу, я вспоминал, как делал то же самое четырнадцать лет назад, когда погребальные камеры громоздились одна над другой до самого потолка, со всеми их сокровищами, хранящимися теперь в каирском музее.

Странное это было чувство — стоять перед двумя статуями-стражами и знать, что когда родился Александр Великий, они уже были здесь больше тысячи лет; уже две тысячи лет сжимали в руках свои жезлы, когда Вильгельм Завоеватель вступил на территорию Англии. Ужас, который охватывает в такие моменты, объясняется отчасти тем, что Время, неумолимо работающее над нами, даже когда мы спим, каким-то образом пощадило сокрытое внутри этой горы. Что не пострадали золото и дерево — не так удивительно, но вот цветы, коричневые от времени и готовые рассыпаться в мелкую пыль от прикосновения, тем не менее сохранили свою форму! И все это заставило меня задуматься о тех, чьи руки когда-то сорвали эти цветы и положили их там, где они все еще лежат.

Еще я вспомнил, как ждал снаружи и слышал приглушенный толщей горы стук молоточков и зубил, который один только и нарушал царственную тишину. От стены, отделявшей переднюю от самой погребальной камеры, отбивали кусочек за кусочком, пока наконец не различили в темноте слабо мерцающую нишу с гробами.

Итак, я снова в гробнице Тутанхамона. При бледном электрическом свете я поднялся на деревянную платформу и заглянул в другую комнату, где увидел красивейший саркофаг из красного гранита. Внутри находится золотой гроб, повторяющий очертания человеческого тела, а в нем — довольно плохо сохранившаяся мумия юноши восемнадцати лет, именно в этом возрасте смерть унесла фараона Тутанхамона.

Открытые глаза золотой маски смотрят в потолок гробницы. Фараон изображен в плотно прилегающем к голове военном шлеме с символами его царства, грифом и коброй, на лбу. Его руки сложены на груди. В правой он сжимает плеть, в левой — посох с загнутой верхней частью — эмблемы его царской власти. Высокие фигуры, изображенные на стене — это он и следующая за ним Ка. В последней сцене фараона обнимает Осирис, уводя его в Царство мертвых.

Много о чем думается в этой безмолвной гробнице, но прежде всего просто радуешься, что обнаружившие могилу не увезли мумию царя в Каир, а оставили здесь, где она пролежала более трех тысяч лет.

3

Все утро я спускался в одну гробницу за другой. Коридоры имеют пологий уклон вниз, так что мумию фараона тянули вниз на специальных волокушах. Заканчиваются тоннели просторными помещениями, на стенах которых, освещенные неясным светом, фигуры и сцены из жизни богов выглядят такими же яркими, как и в тот далекий день, когда они были написаны. Коридор ведет еще ниже, в душную темноту, пока наконец вы не оказываетесь на расстоянии примерно пятисот футов от входа в гробницу, в погребальной камере.

На полу дюймовый слой черной пыли с обломками камней: осколки песчаника, красного гранита, алебастра. Их присутствие здесь говорит о том, что когда-то охотники за сокровищами, торопясь добраться до золота, что-то разбили. Освещение тусклое, углы комнаты погружены в глубокий сумрак. Свет включают и выключают, когда требуется, и когда он вдруг зажигается, то от потолка быстро отделяются какие-то темные предметы, будто приклеившиеся к нему черные лоскуты, и с беззвучным хлопком тают в горячем неподвижном воздухе.

Большие летучие мыши в гробнице Аменхотепа II, которые вызвали у меня такое отвращение четырнадцать лет назад, все еще исполняют свой danse macabre[7]над лицом мертвого царя. Тот, кто когда-то был хозяином всей этой прекрасной земли, лежит теперь в темной комнате, глядя сквозь толстое стекло на их дрожащие крылья.

Пока я изучал одну из царских гробниц, свет из коридора вдруг загородили две фигуры. Один из пришедших был американец, другой — его гид. Американец вытер вспотевший лоб, снял плащ и спросил меня:

— Интересно, а как они расписывали стены? Разве у них было электричество?

Многие недоумевают, как художники могли сделать такие изысканные росписи глубоко под землей, притом что не осталось ни следа копоти от какого-нибудь светильника. Я ответил ему, что читал, будто древние использовали особое масло, не дающее копоти. Но есть и другая теория: что существовала система отражающих дисков, благодаря которой сюда проникал солнечный свет.

— А теперь, джентльмены, обратите внимание, — вклинился гид, — на глаз Гора. А вон там — священный павиан…

Я задержался ровно настолько, чтобы увидеть на лице посетителя озадаченное, но внимательное выражение, которое, возможно, возникало на лице Геродота в подобных случаях. Оставив американца слушать объяснения гида, я пошел назад, к выходу. Теперь и дня не проходит, чтобы я не вспомнил, как там, внизу, в темноте стояли растерянный христианин и не слишком хорошо осведомленный мусульманин. А вокруг них — величественные боги Древнего Египта.

Я отправился в Эль-Курну — взглянуть на гробницы знати. Вместо мифических, очень условных сценок из загробной жизни, здесь — занятные и трогательные картинки реальной жизни. Тут вы можете увидеть людей, живших в Египте тридцать веков назад, — они одеты в лучшую свою одежду, пируют, слушают музыку, танцуют, заняты рыбной ловлей, охотой, сбором урожая, сидят счастливые в окружении родных и близких.

Какая пропасть отделяла фараона от остальных людей! Убежденность окружающих в его божественной природе нигде не явлена так очевидно, как в Долине царей. Фараону не позволено взять с собой в иной мир прелестные картины его земной жизни. Он не мог сидеть рядом с женой, держа ее за руку. Детям не позволялось играть около его трона. Считалось, что чудесные дни, проведенные им в саду или на озере, не будут способствовать упокоению его души. Он должен был оставаться богом среди богов, а душа его — питаться не воспоминаниями о земной жизни, а мрачной дружбой с другими божествами, которые, проверив у него «пропуск», сопроводят его в холодное царство Осириса. Даже в праве на тоску по земному дому, свойственную человеческой душе, фараону отказано. Он бог. Умирая, он возвращается домой и должен утратить всякий интерес к своему временному пребыванию на земле. Но насколько все иначе у простых смертных! Как ясно росписи на стенах гробниц обычных людей — эти семейные альбомы души — дают понять, что тоскующая, одинокая Ка много раз вернется сюда погрустить о безвозвратно ушедших днях!