— Привет, меня зовут Джез, — сказал он с сильным шеффилдским акцентом. — Как только вы появились, мы тут же сказали: «Вот альпинистки!» Так прямо и заявили. Это сразу видно по тому, как вы двигаетесь. Правда, Майлз?

Его товарищ выглядел на год или на два старше, и прикид его был еще круче. Немного смущаясь, он кивнул, но, похоже, особенного желания общаться не испытывал.

— По рюкзакам догадались, — буркнул этот парень.

— В Тафраут летите? — Джез явно положил глаз на Ив.

Подруга улыбнулась, и видно было, что эта ее гримаска совершенно его ослепила, что, впрочем, не удивительно.

— Да. А вы тоже?

— Конечно. В это время года лучшего места полазить по горам не найдешь. Там гораздо меньше к тебе пристают, чем в других частях Марокко.

— А ты забыл про торговцев коврами? — напомнил ему Майлз. — Чуть не силой затащили нас в свой магазин, гонялись за нами по улице!

— Да, одетые как туареги. — Джез рассмеялся. — Такие же, как мы с вами. Да ладно, ковер все равно оказался хороший. Я повесил его у себя в комнате. Он каждый день напоминает мне о Марокко.

С ними было легко и весело. Мы отправились в кафе, расположенное в зале ожидания, посидели, выпили кофе, поболтали, рассказывая про свои особенно запомнившиеся альпинистские похождения, про то, кому какие скалы больше всего понравились, про опасности, которые нам удалось избежать, падения, удержания и все такое. Не успела я вспомнить, что ужасно боюсь летать, как мы уже оказались в самолете.

Полеты могут заканчиваться очень быстро, не успеешь глазом моргнуть. Особенно для бывалого путешественника, которого не мучит вид объятого пламенем, падающего с неба самолета, в котором он сидит. Для человека, неспособного изгнать эту картину из своего воспаленного воображения, время становится самой настоящей пыткой, минуты, наполненные жутким страхом, тянутся бесконечно, от самого небольшого крена или воздушной ямки болезненно замирает сердце. Что бы там ни думало руководство авиакомпаний, никакая выпивка с бесплатной закуской, то и дело предлагаемая вежливыми стюардессами, тут не поможет, если уж боишься летать.

— Ей-богу, не пойму, — сказала Ив, глядя на побелевшие костяшки моих пальцев, судорожно вцепившихся в ручки кресла, в то время как я сама сидела, согнувшись чуть ли не пополам. — Ты можешь спокойно карабкаться по отвесной скале с риском свернуть себе шею, а тут, в удобном кресле, так трусишь? На вот, почитай путеводитель, может, хоть он развлечет тебя.

Джез и Майлз оказались правы. Скал в Тафрауте, по которым можно было бы полазить, оказалось без счета, тысячи готовых маршрутов и столько же поджидающих, чтобы их освоили и тоже внесли в путеводитель. Листая эту книжицу, отмечая наиболее приглянувшиеся места, я на время забыла свои страхи. Особенно мне понравилась фотография горы под названием Ассгор, или Львиная Голова, с ее странным склоном, действительно похожим на морду льва. Надо обязательно пройти маршрут до носа хищника. У меня уже руки чесались. Зверь смотрел на меня внимательно, даже с вызовом, как бы предлагая пройти обряд инициации, дающий пропуск в сердце Африки. Я сунула руку в карман, нащупала амулет, и страхи мои сразу отступили. Уже началось снижение над Адагиром. Я услышала треск и скрип выпускаемого шасси, но далеко не сразу подумала о том, что сейчас мы рухнем на землю и взорвемся к чертовой матери, вместо этого спокойно сунула путеводитель в сумку и даже бровью не повела, когда колеса коснулись земли.

В аэропорту, как ни странно, автомобили, заказанные в бюро проката, оказались у всех, но только не у нас с Ив. И без того замученные утомительно долгой таможенной проверкой, мы растерянно стояли возле аэровокзала, а головы нам немилосердно пекло солнце. Ив набрала номер, нацарапанный на задней обложке ее записной книжки. В ответ раздавались только громкие короткие гудки, но длинного слышно не было. Ей пришлось несколько раз экспериментировать с кодами, пока в конце концов не удалось связаться, и тогда на ломаном французском она объяснила, что нашей машины почему-то нигде не обнаруживается. Женский голос что-то ей протарабанил, и лицо подруги перекосилось от ужаса.

— Говори медленней! — завопила она и швырнула мне телефон.

В течение долгого и путаного разговора выяснилось, что Ив ухитрилась сделать заказ на двенадцать часов, но не дня, а ночи. Midi, minuit.[32]Я вздохнула. Ив показалось, что это очень смешно, но только до тех пор, пока не выяснилось еще и то, что до вечера машин в наличии нет и не будет. Когда я выложила Ив эту грустную информацию, она посмотрела на меня с ужасом и раскаянием на лице.

— Эй, девушки! — вдруг послышался голос.

Прямо перед нами затормозил «пежо». За рулем сидел Майлз, а Джез крутил рукоятку, опуская стекло, и улыбался во весь рот.

— Поехали с нами!

— Нет-нет, не волнуйтесь, все в порядке, — отмахнулась я. — У нас есть машина, она сейчас приедет, чуть-чуть запаздывает, вот и все.

Чуть-чуть запаздывает… Часиков этак на восемь.

Но Джез уже выбрался из «пежо», подошел, обхватил рюкзак Ив, крякнул, но уложил-таки его в изрядно уже нагруженный багажник, а подруга, ни слова не говоря, полезла на заднее сиденье.

— Эй, что ты делаешь? — воззвала я к ней. — Нам ведь нужна своя машина. Ты что, забыла, мы ж собирались ехать по Сахаре?!

Она оглянулась на меня через плечо и пробубнила:

— Успеем. Машину можно взять в Тафрауте.

Я пожала плечами, извинилась перед женщиной из бюро проката и полезла вслед за Ив. Непонятно только, как нам удалось втиснуться. Заднее сиденье уже было забито рюкзаками и сумками.

— Простите за неудобства, — нехотя пробормотал Майлз, которого, похоже, совсем не вдохновляла перспектива возиться с нами.

Но очень скоро мы въехали в какой-то городишко, и ему пришлось оживиться. Наша машина влилась в поток самых разнообразных транспортных средств: автобусов, легковых автомобилей, мотороллеров, велосипедов, повозок, запряженных ослами. Все они двигались с разной скоростью и по непредсказуемым траекториям, вперемежку с сотнями пешеходов, которые так и норовили перебежать дорогу прямо у вас под носом, а иногда останавливались посередине, чтобы поболтать с водителями и погонщиками осликов. Тут были мужчины в длинных халатах с характерными красно-коричневыми лицами, усеянными морщинами, женщины под чадрой, мальчики в светлых шортах и футболках, девочки в белоснежной школьной форме или в джинсах и живописных платках. Непрерывно раздавались автомобильные гудки, гортанные крики, смех и свист, ослиный рев. Из ржавых «мерседесов», мчащихся по встречной и то и дело подрезающих нас, неслась арабская музыка. Пронзительный голос певицы едва пробивался сквозь неистовый барабанный бой.

Мы проехали мимо крошечных бакалейных и мясных лавочек, ремонтных мастерских, магазинчиков, торгующих скобяным товаром, выпечкой, коврами, матрасами, свернутыми циновками, садовой мебелью из белоснежной пластмассы и автомобильными шинами, сваленными кучей прямо на тротуаре. Среди них попался один, где, судя по всему, продавались только тачки, выкрашенные в синий цвет. Я повернулась к спутникам, чтобы указать на эту странность, и на противоположной стороне дороги заметила мула, тянущего длинную повозку, груженную выпотрошенным, разбитым кузовом старинного автомобиля марки «дакия». На капоте сидел мужчина, держащий в руках поводья. За его спиной, внутри автомобильного остова, торжественно восседали три женщины в черных одеяниях и чадрах. Я так и ждала, что они сейчас станут официально приветствовать толпу поднятием рук в длинных, как у королевы, перчатках.