— Шестнадцать! Самый разгар пубертата. Надо полагать, дома много чего происходит.

— Ну… — Мануэль с улыбкой кивнул. Да ничего не происходит, совсем ничего.

— Извини, мне надо в туалет. Ты потом, когда сможешь, посиди немного с нами.

— Конечно, почему бы и нет. Только я должен до трех закончить статью.

— Пекинский андеграунд, звучит интригующе.

— Еще бы! Сейчас все интересное происходит там, по сравнению с Пекином Лондон или Нью-Йорк — дерьмо.

— Ладно, потом расскажешь. Марка это обязательно заинтересует.

— Марка?

— Марка Бартельса.

— А, этого Марка.

— Да-да. Ну, до скорого.

В последующие минуты Мануэль заставлял себя смотреть только в свои бумаги и время от времени что-то чиркать в них карандашом. Вскоре он услышал, как хлопнула дверь туалета, и — в ожидании, что на обратном пути Август может снова остановиться у его столика и заглянуть в записи, — быстро написал: «В Пекине весенние ролы — синоним человека, занимающегося жестким садомазосексом. Это побудило Чу Лая назвать свои мрачные, иногда вызывающие прямо-таки ужас инсталляции „Chambers of a springtimeroll-brain“ — „Павильон мозга весеннего рола“»…

Но Август прошел мимо, Мануэль перестал писать. На самом деле его записи касались проекта книги, которую он задумал, книги про Сабину. Она должна была называться «В постели с Сабиной» — своего рода путевые заметки с фотографиями. Он собирался сопровождать жену в ее следующем турне и делать вне концертов и приемов очень личные фотографии. Знаменитая пианистка под душем, у парикмахера перед концертом, потом она смотрит телевизор и так далее. К фотографиям — очень легкий, полный юмора текст, приправленный всякими веселыми случаями из жизни, показывающий совершенно нормальную женщину, которая ест овсяные хлопья и сердится из-за спустившейся петли на колготках. Он представлял себе черно-белые фотографии, очень крупнозернистые и очень чувственные. Например, крупно — губы Сабины, в тот момент, когда она слизывает хлопья с большого пальца, или в ванной, когда она намыливает грудь, — что-то в этом роде. Мануэль не сомневался, что книга принесет ему успех — как в общественном, так и в личном плане. Восторженные отклики в самых важных изданиях — ему казалось, что все они уже написаны. И тогда наконец-то после его постепенного падения до уровня домашней хозяйки Сабине придется понять, что он способен на большее, чем ходить по магазинам, пылесосить квартиру, заказывать номера в гостиницах и время от времени брать у нее интервью. Вот только Мориц… В порыве доверия он рассказал сыну о своем проекте. Вначале Мориц растерялся, словно спрашивал себя, не шутит ли отец, потом засмеялся и сказал:

— Фотографируй только грудь, а все остальное выброси. Тогда альбом обязательно раскупят.

«Ну да, — думал Мануэль, — ему же только шестнадцать».

Ближе к двенадцати ресторан наполнился людьми, официанты приступили к работе, и Мануэль заказал бокал шампанского. Он немного помедлил, обдумывая, не произведет ли кофе-эспрессо более благоприятное впечатление на людей из «Красоты и качества». Но потом решил, что, во-первых, шампанское днем как нельзя лучше соответствует образу много путешествующего успешного журналиста, занимающегося андеграундом, а во-вторых, понял, что если хоть немножко не выпьет, то вряд ли будет в состоянии более или менее спокойно присесть к их столику.

— Опять начинаешь с утра пораньше, — сказал бармен, ставя перед ним бокал, и скептически посмотрел на него.

Мануэль вздрогнул, почти испугавшись, потом быстро показал на свои записи:

— Я должен закончить это через час, — он беспомощно пожал плечами, — а в такой ситуации иногда нужно немного горючего.

— Только не начинай опять нести чушь и доводить посетителей до драки… — Бармен отвернулся.

Мануэль не поддался желанию тут же оглянуться на столик с сотрудниками «Красоты и качества», чтобы проверить, заметили они эту сцену или нет. Журналист, пишущий про андеграунд, имеющий склонность к эксклюзивным алкогольным напиткам, — это одно, а пьяница, которого бармен просит не устраивать скандал, — совсем другое. И как прикажете им объяснить, что бармен совершенно исказил картину происшествия, которое, что касается роли Мануэля, можно считать всего лишь недоразумением. Ну хорошо, он был немного подшофе, иначе он просто не заговорил бы с тем мужчиной. Но тот тип выглядел в точности как дядя Хольгер, лучший друг его отца. Когда Мануэль ходил в начальную школу, Хольгер Фельс, издатель книг по живописи и архитектуре, бывал у них в доме каждый день. Потом отец с ним рассорился, и Мануэль снова увидел дядю Хольгера, только когда вырос: на фотографиях в иллюстрированных журналах и в статьях, называвших его самым успешным издателем художественных альбомов в Германии. А две недели тому назад ему вдруг показалось, что тот сидит за соседним столиком. Да к тому же накануне у него появилась эта идея — «В постели с Сабиной». Разве в такой ситуации не было естественным повернуться к соседнему столику и сказать:

— Дружище, дядя Хольгер! Вот так сюрприз! — Мужчина недоуменно посмотрел на него. — Это я, Мануэль Ройтер. Малыш Мануэль. Ты меня помнишь? Ты всегда мастерил со мной книги и говорил, что, когда я вырасту, мы вместе сделаем настоящую книгу. И что самое смешное: как раз вчера я…

— Извините, но вы меня с кем-то, вероятно, спутали.

— Я спутал тебя? Спутать с кем-то дядю Хольгера? Но послушай: в моем детстве ты был самым главным человеком после родителей. Может, даже главнее, чем отец. От тебя у меня любовь к книгам и фотографиям. Если бы ты знал, как я тебе благодарен, дядя Хольгер…

— Прошу вас, я не Хольгер, я вас не знаю.

Мануэль замер:

— Не Хольгер? — И тут в нем словно перегорел какой-то предохранитель. — Но ты точно Хольгер. Хольгер Фельс. Что, не хочешь меня больше знать?

— Молодой человек, вы…

— Тебе, наверно, неприятно? Потому что ты тогда ухлестывал за моей матерью?

С этого момента ситуация начала усложняться очень быстро. Потому что в разговор вмешался молодой спутник мужчины. Визгливым голосом он спросил:

— Людвиг, кто этот парень? Что он такое говорит?

— Не имею ни малейшего представления. Я никогда его не видел.

— Ну, всё! Дядя Хольгер, сколько раз я приходил после школы в твое издательство и сидел у тебя на коленях и мы вместе рассматривали книги.

— Рассматривали книги? — протяжно повторил молодой. — Так что же это было: ты развлекался с женщиной или с малышом?

— Послушай, теперь еще и ты сошел с ума? Ни с кем я не развлекался. А если теперь вы оба в порядке дружеского одолжения примете к сведению, что я не Хольгер…

— Ха-ха! Когда мы познакомились, ты сказал, что ты — доктор Живаго.

— Господи, умоляю! Не так громко!

— Доктор Живаго, дядя Хольгер?