Голова Смутного Времени гудел еще что-то, скабрезно подмигивая, а Змееныш уже понимал: «Влип!»

И лихорадочно соображал, как отвертеться от столь лестного предложения.

По всему выходило, что не отвертеться никак. Такой юнец, каким представлялся окружающим лазутчик жизни, просто не мог отказаться от подобного, истинно мужского предложения. А даже если Змееныш и попробует увильнуть, сославшись на необходимость соблюдать Пять Запретов, пусть и не став полноправным монахом, Голова Смутного Времени мигом превратится в Мошонку, препаскудно ухмыльнется и спросит:

«Трусишь, браток?»

После чего Змееныш окажется прижат к стене собственным ложным возрастом, умеющим отвечать на обвинение в трусости одним-единственным способом.

Сделать все, что предлагают, и вдвое больше.

– Хорошо, браток, – кивнул Змееныш, грустно вздохнув про себя и покоробившись от собственного «браток». – Нынче же ночью.

– А я-то думала! – досадливо скривилась Матушка Сиванму, прозванная так в честь Владычицы Западного Рая за свои исключительные способности на стезе разврата.

Говаривали знатоки из преподобных: Матушка если приголубит ста двадцатью пятью из ста двадцати трех известных людям любовных игр, то мигом попадаешь в Западный Рай, даже и не вкусив дарующих бессмертие персиков.

– А я-то думала! Кандидатишек сопливых привели! Патлатеньких! Головы не обрили, а туда же: к порядочным женщинам!

– Чем тебе их головы не нравятся, Матушка! – расхохотался один из молодых монахов, подбивших трех кандидатов на сей опасный, но сулящий немалые радости поход.

– Вот у тебя, красавчик, голова правильная – бритенькая да гладенькая! Прижмешь такую к себе, ладошкой гладишь, не нагладишься! Круглая да крепкая! А у этих проведешь ладонью – не то собака, не то дерюга… Ну и вся любовь кошлатым мехом-смехом и выходит! Разве что мальчика попробовать, порадовать себя молоденьким мясцом? Эй, юнец, ты хоть целовался с нашей сестрой до сегодняшней ночки?!

И любвеобильная Матушка Сиванму обеими руками приподняла свои пышные груди, вызывающе глянув в сторону Змееныша.

– Не довелось, Матушка, – потупившись, ответствовал Цай, одновременно припоминая, как больше месяца прятался от лихих братьев из шайсинских лесов. Их вожака Змееныш сдал властям живьем для заказанной публичной казни на деревянном осле. Самым надежным местом для укрытия – увы! – оказался Зеленый терем на окраине Шайсина, с чьей хозяйкой Змееныша связывали кое-какие делишки. В результате все остались довольны: и хозяйка, получившая изрядную мзду, и певички, сновавшие к замечательному постояльцу по двое, по трое за раз, и сам Змееныш – хотя иногда ему хотелось выйти и отдаться в руки лихим братьям.

Смерть казалась не такой утомительной, как внимание певичек.

– Тогда договорились, сынок! – На круглом лице Матушки появилось плотоядное выражение, как ни странно, сделавшее ее довольно привлекательной. – Пошли, поучим тебя уму-разуму!

И Змееныш покорно поплелся в соседнюю комнату, раздумывая по дороге: воспользоваться наукой бабки Цай и одними руками незаметно довести Матушку до блаженного изнеможения (авось отстанет!) или продолжать разыгрывать юнца до, так сказать, победного конца?

Последний вариант смущал лазутчика. Любовь юноши и любовь зрелого мужчины сорока с лишним лет сильно отличаются между собой. И опытная певичка только по времени, прошедшему от снятия одежд и до того мига, когда «тучка проливается дождем», может определить истинный возраст своего любовника с точностью до трех-четырех лет. Можно, конечно, замедлить или ускорить происходящее, но нажимать на точки «цилунь» и «баньши» в присутствии Матушки Сиванму…

– Ишь, какой мяконький! – призывно шепнула Матушка, и Змееныш обнаружил, что уже лишился изрядной части своего одеяния, а Матушка стоит перед ним на коленях, явно готовясь «сыграть на нефритовой флейте».

И сыграла.

Да так сыграла, что, наверное, небожители Яшмового дворца долго потом обсуждали подробности этого поединка: Матушка Сиванму изо всех своих немалых сил старалась затянуть удовольствие и успеть продемонстрировать пухлогубому мальчику все совершенство многолетнего опыта, а Змееныш Цай напрягал последние силы, пробуждая от спячки Великого Змея Шэн и пытаясь уложиться в то время, какое истинно надобно шестнадцатилетнему юноше для завершения первого соития.

В результате оба остались довольны друг другом.

Включая любопытных небожителей.

И если бы не шум на улице, прекрасно знакомый Змеенышу по его первому, тайному визиту в поселок слуг…

Монастырская стража, как выяснилось позже, явилась отнюдь не за блудодеями. В соседнем доме, примыкающем ко двору жилища Матушки Сиванму и ее подружек, проживал молодой бондарь, поставлявший на кухню заказанные ему бочки, – и бондарь этот днем был замечен в смертном проступке.

Он издалека подглядывал за монахами – причем не за рядовыми иноками, а за знатоками-шифу! – когда последние совершенствовались в воинском искусстве. Такие прегрешения карались смертью: провинившегося забивали палками, сперва удостоверясь – случайно ли заглянул грешник в святая святых или намеренно пытался проведать тайны мастерства преподобных отцов из обители возле горы Сун?!

Бондарь смотрел намеренно – ибо в пятый раз не подглядывают случайно.

И богатыри-стражники явились за преступником.

К сожалению, Голова Смутного Времени потерял от страха голову, напрочь превратившись в Мошонку и выскочив на улицу в чем мать родила, – в результате Мошонка был изгнан пинками с территории обители, потеряв возможность когда-либо приобщиться к Учению Будды в стенах Шаолиньского монастыря.

Сказано в древности: «Дуракам Закон не писан!»

Остальные иноки и Малыш Сун, кандидат-приятель Мошонки, были вовремя укрыты женщинами в тайных погребах.

Про Змееныша все как-то забыли и не вспомнили до следующего утра.

Ни молодые иноки, ни Матушка Сиванму с подружками, ни собрат-кандидат… ни монастырские стражники, хотя последние тщательно обыскали окрестные дворы и дома сверху донизу.

Маленький Архат, притащившийся вместе со стражей смотреть на арест бондаря, принимал самое деятельное участие в этих поисках. Видно было, что монах-ребенок пользуется несомненным расположением стражников – вот только неясно, с чего бы это?! А потом, когда стража удалилась, таща за собой избитого бондаря и вопящего Мошонку, Маленький Архат встал посреди пустынного двора Матушки Сиванму и обратился в пространство.

– Я знаю, что ты где-то здесь, – весело сказал ребенок. – Извини, но мне надо было проверить – действительно ли ты лазутчик из внешнего мира? Поймай они тебя и изгони отсюда, – значит, я ошибся, а я ошибаюсь редко. Еще раз извини, но, по-моему, ты гораздо старше и умнее, чем выглядишь, Змееныш! Проследи за собой: в минуты задумчивости у тебя слегка западают щеки и начинают играть желваки на скулах, отчего ты становишься отнюдь не юношей… и еще: те волосы, что у тебя на груди, – белесые. Может быть, они седые?