приходилось ассистировать старшим резидентам с неуклюжими пальцами, у которых с трудом получалось накладывать швы на бьющееся сердце. Оно было скользким и постоянно двигалось, и я знал, что сам гораздо лучше справился бы с этой задачей. Из-за моего нежелания ассистировать без скальпеля в руках меня направили в Гарфилдскую больницу (Garfield Hospital) на обучение торакальной хирургии[26]. Там все напоминало мне о дождливом выходном в Сканторпе, то есть о чем-то предельно знакомом. Легкие просто сдувались и раздувались, что было не слишком интересно. Поэтому я СБЕЖАЛ.

Я увидел объявление о вакансии внештатного хирурга общей практики в Гонконге. Должность предполагала проведение операций в двух частных клиниках на Пике, а пока штатный хирург находился в творческом отпуске, его заместитель мог жить в его квартире, ездить на его «Порше» и пользоваться его членством в Гонконгском клубе. Для меня это была возможность применить блестящий кембриджский опыт в другой стороне света и в совершенно другой культуре. Почему нет? Получив эту работу, я отпросился с кардиохирургической ротации на три месяца и уехал. Я не знал, на что иду, но в Лондоне мне все надоело, и я находился на грани саморазрушения. В конечном счете переезд спас меня от отчисления.

В больнице Каноссы (Canossa Hospital) и Международной больнице Матильда я работал в одиночестве, и ассистировали мне католические монахини. Там не было резидентов, готовых прийти на помощь, однако монахини привносили в операционную ощущение спокойствия и гармонии. В конце концов, разве кто-то стал бы кричать и злиться на монахинь? Кроме того, они были настолько опытными и надежными, что таких ассистентов редко можно было встретить дома. Их задача заключалась в помощи хирургам, и они давали мне возможность сосредоточиться на своих обязанностях. Даже я не мог флиртовать с монахинями. Мне хотелось впечатлить их и сделать так, чтобы они прониклись доверием к молодому английскому выскочке.

Возможность это сделать появилась раньше, чем мне того хотелось. Гастроэнтеролог направил ко мне девушку с проблемой, которую я никогда на встречал на Западе. Худощавая, но привлекательная молодая женщина из обеспеченной китайской семьи обратилась ко мне в связи с кровотечением из заднего прохода. Я был уверен, что дело было в геморрое, но опытный палец гастроэнтеролога нащупал опухоль в прямой кишке. Рак кишечника в девятнадцать? Я не мог в это поверить, однако биопсия подтвердила диагноз. Я встретился с убитой горем девушкой и ее матерью в поликлинике при отеле, на коулунской стороне, куда можно добраться на оживленном пароме «Стар Ферри».

В то время единственным вариантом лечения низко расположенной опухоли кишечника было удаление прямой кишки и формирование у пациента пожизненной колостомы[27]. Для молодой китаянки добровольная эвтаназия и то оказалась бы предпочтительней. Меня предупредили об этом монахини, когда мы обсуждали возможность проведения абдомино-перинеальной резекции[28]. Обычно такую операцию проводят два хирурга: в то время как один мобилизует прямую кишку сверху через отверстие в брюшной стенке, второй работает с опухолью снизу и удаляет анус пациента. Мне нужно было все тщательно обдумать. Стоило ли мне проводить операцию самостоятельно или направить девушку к опытной бригаде из университетской больницы? Как всегда, я решил, что со всем справлюсь, хотя никогда не делал эту процедуру ранее. Разве не глупо это было с моей стороны? Что имело большее значение: моя репутация или жизнь девушки?

Когда я впервые встретился с семьей, мать не позволила мне осмотреть ее дочь и была категорически против операции. Мне сразу стало очень жаль девушку. На втором месте после хирургов по числу психопатов стоят детские онкологи, и я понимаю почему. Человеческая природа обычно не в состоянии ежедневно наблюдать за страданиями детей и их родителей. Через кантонского переводчика я задал матери девушки один резкий вопрос: готова ли она к тому, что ее дочь умрет мучительной смертью от рака просто потому, что калоприемник может помешать ей выйти замуж? Эта жесткая провокация разрушила этнический барьер и довела ее до слез. Я извинился, чего они не ожидали от грубого западного хирурга.

Операцию по удалению опухоли из прямой кишки проводят два хирурга: один мобилизует кишку сверху через отверстие в брюшной стенке, второй работает с опухолью снизу и удаляет анус пациента.

Я продолжал говорить до тех пор, пока не убедил их, что английский врач может вылечить рак девушки. В действительности сами боги убедили меня прилететь из Лондона, чтобы сделать это. Когда пациентка с матерью ушли, я был уверен, что не увижу их снова. Эта мысль приносила мне облегчение. Я боялся, что девушка скорее покончит с собой, чем опозорит семью. Позор заключался в генетически обусловленном саморазрушении ее заднего прохода. К моему удивлению, они вернулись, и мне пришлось взяться за этот случай. Волновался ли я? Нет. Беспокоила ли меня масштабность и сложность абдомино-перинеальной резекции? Определенно. Я видел несколько из них, хотя и давно. Тем не менее я был уверен, что все вспомню, как только начну.

За время пятичасовой операции я практически ничего не говорил. Периодически мне приходилось просить инструменты. Правильный инструмент тут же оказывался в моей ладони, будто мне подавал его робот. Иногда у меня вырывалось случайное «вот дерьмо» или «черт побери», а по спине постоянно текла струйка пота. Монахини передвигали лампу и, прямо как в старых добрых фильмах, промокали мне лоб. К счастью, печень была чистой, без признаков распространения опухоли. Двигаясь медленно и осознанно, я мобилизовал толстую кишку сверху, а затем прямую кишку с задней стороны матки. Как начинающий кардиохирург я делал такую операцию в первый и последний раз, поэтому хотел, чтобы она прошла успешно. Самым важным для меня было правильно определить место колостомы, ведь именно оттуда содержимое кишечника должно было выходить на протяжении всей жизни. Колостома должна была быть аккуратной, как бутон розы, и располагаться в идеальном месте, чтобы не мешать ношению одежды.

Хотя множество разрезов причиняло ей сильнейшую боль, девушка быстро восстановилась. Так скоро выздоравливают только очень молодые пациенты. Я заверил ее семью, что не обнаружил никаких следов распространения опухоли. Позднее патологоанатом, проведя микроскопическое исследование, подтвердил, что опухоль не успела прорасти в стенку кишечника и лимфатические узлы. У девушки не возникло осложнений. Монахини сказали, что гордятся мной. Я и сам был очень горд собой и испытывал больше радости, чем после какой-либо другой операции. Я испытал огромное облегчение за себя и за семью пациентки.

Что для меня важнее: доказательство собственной непобедимости или безопасность пациента?

В ту ночь я