– У меня самые обыкновенные предки, но дело не в них. Просто я не понимаю, зачем мне нужна женщина, если она не выполняет моих желаний.

– А вдруг ты окажешься извращенцем?

Услышав это, Роман расхохотался.

– Для азиатской девственницы ты слишком просвещена в половых вопросах, – отсмеявшись, заметил он. – Не беспокойся, бить тебя плетьми из секс-шопа я не буду. В этом нет никакой необходимости: ты еще ничего не пробовала, так что раззадорить тебя будет нетрудно и незамысловатыми способами. Такой свежачок, как ты, – редкая штука, а я люблю редкости. По-твоему, это извращение?

– Я не знаю, – вздохнула она. – Я ничего не понимаю… Я всего этого совсем не ожидала.

– Ну и что, что не ожидала? Я, знаешь ли, тоже не ожидал, что так оригинально проведу сегодняшний вечер. Но это же не помешало мне провести его именно так. Резче, жестче, – напомнил он. – Не ожидай сантиментов – ни от себя, ни тем более от других. Содержать женщину, которая привлекла мое внимание, это для меня такая малость, о которой не стоит даже задумываться. Просто мне кажется удобным распробовать тебя получше, а потом уж решить, не ошибся ли я в первом впечатлении. И тебе тоже это удобно. Скажешь, я не прав?

– Не скажу, – снова вздохнула Лола.

– А раз прав, то и не вздыхай так томно. И руку с моего члена уже можешь убрать. В следующий раз поучимся правильно с ним обращаться, а сейчас мне надо выспаться. День завтра и так намечался нелегкий, а теперь еще придется разбираться с этой подставой в аэропорту.

Он встал с кровати и, не одеваясь, поднял с пола халат и книгу.

– Я… – начала было Лола.

– Ты можешь не оправдываться, – оборвал ее Роман. – Мы эту ситуацию проясним завтра же, вне зависимости от твоих объяснений.

– А ты не боишься оставлять в своем доме женщину с непроясненной ситуацией?

– Не боюсь. Нет такой женщины и нет такой ситуации, которой я стал бы бояться. Так что спи спокойно, Мата Хари. Завтра обсудим подробности нашего сексуально-бытового соглашения.

И, не глядя больше на Лолу, он вышел из комнаты.

Лоле казалось, что она не спала всю ночь. Ее окружали странные видения: лилии на стенах казались клеймами на плечах преступниц – как у миледи из «Трех мушкетеров»; ветер, свистящий за окном, словно прижимал к стеклу чьи-то сумрачные лица… Ей было так тоскливо и одиноко, как не было ни разу за весь этот год, который она провела в одиночестве.

Но утром, едва открыв глаза, она увидела, что часы на ночном столике показывают половину одиннадцатого. Получается, она все-таки спала, просто сон не показался ей отдыхом, и тело ломило, как будто она всю ночь таскала тяжести.

И тут же Лола вспомнила, как провела эту ночь и от чего болит все тело, и, вспомнив, поежилась. Этой ночью она совершила самый разумный поступок в своей жизни, да и вообще все устроилось для нее так удачно, как и ожидать было невозможно. Но ничего, хотя бы отдаленно напоминающего радость, она при этом не ощущала.

«Ну и дура, – злясь на себя, подумала она. – Пора бы научиться тому, что есть, радоваться. Еще ладно бы хотела чего-то особенного, а то ведь и ничего вообще-то не хотела. Так, бросилась от отчаяния в белый свет… В самом деле, как беспризорница. Вот и радуйся, что не под забором ночевала!»

Потом она заставила себя порадоваться горячей воде, текущей из крана, и жемчужному гелю для душа, и большому, подогретому на блестящей металлической трубе полотенцу. Потом оделась в свое вчерашнее платье из выцветшей и вытянувшейся «шотландки» – вся ее одежда сгорела, а это платье было на скорую руку перешито из старого Людкиного на тети-Зоиной допотопной машинке, – и спустилась вниз. Оказавшись в нижней части центрального зала, она заглянула в примыкающую к нему комнату, где вчера ужинала с Романом. Здесь было уже убрано, камин погашен, скатерть снята со стола.

Все-таки красный кедр, пожалуй, действительно был таким деревом, которое наилучшим образом подходило для строительства жилья. Тишина, стоявшая в доме, была не могильной и не больничной, а живой, теплой; о нее можно было потереться щекой. Лестница в середине зала была освещена льющимся из окон второго этажа светом, и поэтому казалось, что вокруг нее, словно вокруг оси, кружатся все комнаты этого огромного дома. Впрочем, это и не казалось: дом действительно был спланирован таким необычным круговым образом.

На нижней ступеньке лестницы сидел деревянный гном и оценивающе разглядывал каждого, кто собирался подняться наверх. Вчера Лола его не заметила, а сейчас, приглядевшись, не удержалась от улыбки. У гнома было лицо Романа – надменное, с правильными чертами и выпуклым, кажущимся особенно большим из-за наметившихся залысин, лбом. Глаза гнома были искусно сделаны из каких-то переливчатых камней или из ракушечного перламутра. Бесстрастные и проницательные, они сразу заставляли вспомнить хозяина дома.

То, что этот самовлюбленный человек все же склонен к самоиронии, почему-то было приятно. Лола коснулась руки деревянного существа. Та оказалась такой же гладкой, как рука прототипа. Она вздрогнула, вспомнив, как Роман раздвинул ее колени, а потом заставил ее положить руку у него между ног, сжать пальцы…

Вряд ли она была в доме одна. Возможно, вчерашняя дама в синем была где-нибудь на кухне, и можно было бы поискать ее, чтобы позавтракать. Но есть хотелось так же мало, как видеть здешнюю прислугу, поэтому Лола поскорее отыскала переднюю, где вечером оставила свое пальто, и, одевшись, выскользнула из дома через балконную дверь, которую еще вчера заметила в сплошной стеклянной стене холла.

День был холодный и сумрачный, тучи плыли так низко, что едва не задевали верхушки деревьев небольшой рощицы, окаймляющей пустынное поле. Наверное, за этой рощицей находились другие дома или еще какие-нибудь признаки цивилизации. Не Сибирь же здесь, не просторы необъятные, обычное Подмосковье, и дом наверняка не стоит один-одинешенек на сотни километров вокруг. Но рощица так удачно отгораживала этот дом от всего белого света, что от одного только взгляда на золотые деревья под низкими серыми тучами Лола почувствовала в душе тихий, как этот октябрьский день, покой.

Совсем рядом с домом росло несколько плодовых деревьев. Листья с них уже облетели – может быть, от сегодняшнего ночного ветра, – но Лола легко узнала яблони и сливу. Наверное, это были остатки прежнего сада.

Слива была старая, с узловатым корявым стволом и перекрученными временем ветками. Точно такая же росла у них в саду; папа посадил ее, когда родилась Лола. Полгода назад, зимой, ей приснилось, что на самой большой ветке папиной сливы сидит растрепанный ангел со сложенными крыльями и держит на руках такую же растрепанную собаку. Той ночью ветер выл и свистел так, что в окнах жалобно звенели стекла, а утром Лола вышла из дому и увидела, что ветка, на которой в ее сне сидел ангел, отломилась и упала на землю. Ветка была большая, из нее можно было бы сделать несколько кукол. Но Лола сделала только ангела с собакой. Вырезать из сливового дерева было гораздо труднее, чем, например, из липы – оно было тверже и сопротивлялось ножу. Зато меньше был риск придать лицу ангела случайное выражение, как это могло бы произойти с более податливым деревом. Слива останавливала случайные движения руки, поэтому ангел получился точно такой, какого Лола видела во сне, – растерянный и печальный.