Я проснулся на операционном столе раньше времени. Только-только начали штопать мои девяносто пять кило. Я слышал свежие анекдоты от доктора. Чувствовал, как игла вонзалась в кожу и нитки проползали сквозь ткани. От острой боли сводило челюсти.

Что ж, терпи, Аполлон хренов.

Я от Фраймана

Главный редактор студии телевидения Виктор Зиновьевич Фрайман никому не умел отказывать. Это знали все. В эпоху абсолютного дефицита он доставал билеты, лекарства, путевки, водку, книги… Помогал друзьям, коллегам, знакомым и совсем незнакомым людям, если они прорывались на студию или находили его по телефону. Когда же о чем-то просил лично Фрайман, его желания выполнялись немедленно. Это не был блат в привычном смысле. За услуги ему не требовалось платить услугами. Принцип «ты мне — я тебе» был здесь совершенно ни при чем. Просто в те, уже далекие, семидесятые годы XX века телевидение было «абсолютным авторитетом»… Дикторы, журналисты, ведущие программ моментально становились звездами. Их узнавали, обожали, старались помочь. Просто так, из удовольствия. Из чистой любви к искусству. К Фрайману, который сам вел многие популярные телепередачи, это относилось вдвойне. Но не всегда. Бывали и накладки. Проколы, как сейчас говорят.

Однажды мне, начинающему редактору телевидения, пришла повестка из военкомата. Зеленая такая бумажка с приказом явиться по указанному адресу с теплыми вещами, суточным запасом еды, личной ложкой и кружкой. Времени на сборы давалось немного. Сутки. Не более.

Утром бегу в военкомат. С трудом пробиваюсь к какому-то ответственному майору. Объясняю, что никак не могу явиться с кружкой и ложкой. Что в конце недели веду две «живые», то есть без записи, передачи. Они анонсированы в газете. Придут «выступающие», между прочим, уважаемые люди. Материалы отсняты. Без меня никто не сможет смонтировать пленку. И вообще, у нас плановое вещание, каждый редактор должен в месяц подготовить несколько программ. А если я уеду…

— Значит, служить не хотите, — разочарованно подытожил майор.

У него был вид человека, который двадцать лет сидел на этом месте, надеясь, что вот откроется дверь, войдет кто-то здоровый, красивый, умный и скажет: «Возьмите меня и отправьте куда хотите. Надолго. Нет, разрешите служить вечно и бесплатно…» И это чудо произойдет сегодня, сейчас… А пришел я и все испортил…

— Не хотите… — Второй раз слова звучали тупо, но с угрозой.

— Товарищ майор, я не отказываюсь, но, сами видите, нет никакой возможности. И потом, год назад я уже был на сборах на лесной речке. Я, лейтенант-связист, два месяца пилил дрова и топил печки.

— Значит, и служба вам не нравится?

— Товарищ майор, служба мне нравится, но карьера истопника, признаюсь честно, это не мое. Место теплое, но не мое… И, я же сказал, у нас на телевидении план.

— У вас свой план, лейтенант, — строго произнес майор, — а у Советской армии — свой. А уж какой план важнее, вы, наверное, догадываетесь.

— Но, товарищ майор…

— Вы свободны, лейтенант. Завтра в восемь. И не забудьте кружку и ложку.

— Какая кружка! Какая ложка! Какая армия? Какой к черту майор?! Ты что, с ума сошел? — Это через полчаса в своем кабинете орал на меня Фрайман. В жарко натопленном помещении его лысина то и дело покрывалась мелкими капельками пота. В паузе между репликами Виктор Зиновьевич вытер огромный череп аккуратно сложенным носовым платком, сделал глубокий вдох и продолжил:

— У тебя завтра эфир. В графике — шесть передач. Их кто, дядя сделает? Ты с кем говорил? Фамилия майора?

— Не знаю.

— Не знаю, — передразнил Фрайман. — Год назад ты уже прохлаждался на сборах. Тебе что, работа не нравится? Легкой жизни захотел? — Желание легкой жизни почему-то было в понимании главного редактора серьезнейшим обвинением, хотя, признаться, мы, молодые журналисты, не совсем разделяли убеждения руководства. — Не будет тебе легкой жизни! Сейчас же звоню военкому. Ты будешь служить здесь. В студии. И легкой тебе эта служба не покажется!

Битый час Виктор Зиновьевич пытался дозвониться до военкома. Не получилось. Думаю, в дни сборов и учений военный комиссар предусмотрительно исчезал из города. И не без оснований. Именно в эти дни слишком многие старались высказать ему личное почтение и засвидетельствовать искреннее, глубокое уважение. После обеда Фрайман вызвал меня снова. Был суров и немногословен:

— Значит, так. Бегом в военкомат. Найдешь любого военного в звании не ниже майора и скажешь ему всего три слова: «Я от Фраймана».

— И все?

— Поверь, этого более чем достаточно. Не забудь: «Я от Фраймана» — и быстренько на работу. Дел невпроворот.

Прихожу в военкомат. Из начальства никого, кроме знакомого уже майора. Захожу к нему в кабинет. Еще раз здороваюсь и произношу волшебную фразу:

— Товарищ майор, извините, утром я вам не сказал самого главного. Дело в том, что я от Фраймана.

Майор делает вид, что не слышит.

— Я от Фраймана, товарищ майор…

На моих глазах майор багровеет. Из нормального крупного зеленого огурца превращается в красный, я бы даже сказал перезрелый, томат:

— Я вижу, лейтенант, вы еще тот фрукт. Подозреваю, и очень сильно, что здесь вам спокойно жить не дадут. — В этом месте майор сделал многозначительную паузу. — Не скрою — хотел вас оставить писарем при штабе. Теперь планы мои изменились.

— Естественно, — подумал я, — ведь тебе только что звонили.

— Два месяца будете служить в Гремихе! На Кольском полуострове! На подводной лодке. В Ледовитом океане. У черта на куличках! — Последнюю фразу майор выкрикнул прямо мне в лицо.

— Но, товарищ…

— Во-он! — заорал майор. — Задолбали, блатники проклятые! Отправление завтра в девять от Морского вокзала. И не забудьте кружку и ложку!

Возвращаюсь в редакцию. Фраймана нет. Где-то в обкоме на конференции. Вечером звоню ему домой. Объясняю ситуацию.

— Ты сказал, что от Фраймана?

— Естественно.

— Ну и…

— Придется служить в Гремихе, у черта на куличках, на флоте и полных два месяца.

Последнюю информацию Виктор Зиновьевич воспринял на удивление спокойно.

— На флоте?

— Нуда. Майор пообещал. На подводной лодке.

— Тогда ни о чем не волнуйся, — ласково сказал Фрайман. — Считай, что тебе повезло.

— Как так?

— Понимаешь, как бы тебе растолковать попроще. Есть пехота, и есть гвардия. Есть просто кавалерия, а есть гусары. Есть армия, и есть Военно-морской флот. — Последние слова Виктор Зиновьевич произнес с особым придыханием. — Чувствуешь разницу?