который может доказать всему миру, что в уме и храбрости ему нет равных.

Он не отодвинулся от нее, и она, сгорая от нетерпения, решила, что настал момент использовать любовное зелье, хранившееся в ящике ее туалетного столика.

— Но у вас усталый вид. Не желаете чем-нибудь взбодриться?

Генрих покачал головой.

— Нет, спасибо. Мне надо идти.

Он сейчас уйдет, но она, опьяненная счастьем видеть его так близко, не могла допустить этого.

— Генрих, пожалуйста… ну, пожалуйста, выпейте со мной вина. Когда мы еще увидимся…

— У меня нет времени, — твердо сказал он.

Екатерина не выдержала и крикнула:

— Оно бы у вас было, если бы вы пореже встречались с вдовой сенешаля!

Он вспыхнул и взглянул на нее с отвращением.

— Диада мой старый друг, — гордо заявил он.

— Да, конечно, очень старый! Годится вам в матери. Герцогиня Этампская говорит, что она родилась в тот день, когда ваша Диана вышла замуж.

Глаза Генриха гневно блеснули.

— Меня не волнует, что говорит эта шлюха! И я бы посоветовал вам, учитывая ваше положение, более тщательно подбирать себе друзей.

Она смотрела ему прямо в глаза и, поняв, что повела себя глупо, не смогла скрыть своей злости.

— Не забывайте, монсеньор, что она самая влиятельная дама при дворе.

— И самая безнравственная!

— Значит, если у короля есть любовница, — это безнравственно. А то, что королевский сын пренебрегает своей законной женой… ради общения… со старым другом, — это нормально?

Генрих побелел от злости, не зная, как выйти из создавшейся ситуации. Но если жена собирается закатывать ему такие сцены ревности, это станет просто невыносимым.

И вдруг Екатерина разрыдалась и обвила руками его шею. Те чувства, которые она так долго сдерживала, разом выплеснулись наружу.

— Генрих, — всхлипывала она. — Я люблю вас. Я ваша жена. Разве мы не можем… не можем…

Он не шелохнулся — лишь холодно произнес:

— Вы не так поняли… Отпустите меня, и я объясню.

Она разняла руки и опустила их, глядя на Генриха умоляющими глазами. Слезы катились по ее щекам.

Он направился к двери.

— Вы не так поняли. Диана мой лучший друг. Наши отношения — это только дружба. Она женщина необыкновенной культуры и нравственности. И я не желаю выслушивать от вас оскорбления в ее адрес… Да, вы моя жена. Но это не основание для того, чтобы вести себя столь вульгарно.

— Вульгарно? — сквозь слезы воскликнула она. — Вы называете любовь вульгарностью?

Екатерина поняла, что Генрих сейчас уйдет, не в силах больше оставаться с ней, Как она старалась скрыть свои чувства! Но не смогла, сделала ужасную ошибку и теперь уже не владела собой. Она упала на колени и схватила его за ноги.

— Генрих, пожалуйста, не уходите! Останьтесь со мной. Я сделаю все, что вы захотите. Я люблю вас… Нет на свете человека, который любил бы вас больше, чем я. Вы просто сердитесь из-за того, что ваш отец настоял на нашей свадьбе.

— Пожалуйста, отпустите меня, — сказал он. — Я вас не понимаю. Вы всегда казались мне благоразумной женщиной.

— Разве любящая может быть благоразумной? Любовь не слышит голоса разума, Генрих. Скажите мне, ведь эта связь с особой, которая годится вам в бабушки, не будет продолжаться слишком долго?

Он оттолкнул ее и быстро вышел из комнаты. Екатерина, рыдая, упала на пол.

Несколько дней после этого разговора Генрих не заходил к Екатерине. А она боялась выходить из своей комнаты. Ей казалось, что все при дворе сразу догадаются о ее чувствах. Стоя на коленях или мечась из угла в угол, она молилась только об одном: «Господи! Пусть это будет страшная болезнь, которая не убьет ее, а только изуродует… Господи! Подскажи Себастьяну, что нужно делать! Направь его! Ради моей Италии! Ведь это не грех…»

Пришла Магдалена.

— Король послал за дофином, герцогиня. Он едет к отцу в Баланс. Говорят, что это плохой знак. Значит, Франция в опасности.

Но в тот день, когда дофин должен был уезжать в Баланс, к Екатерине пришел Генрих. Она лежала в постели с головной болью. Он остановился у кровати и взглянул на нее с улыбкой, будто совершенно не помнил их последнюю встречу.

— Добрый день, Катрин.

Она протянула ему руку, и он поцеловал ее, едва коснувшись губами, но все-таки поцеловал.

— Вы выглядите счастливым, Генрих. Хорошие новости? — голос ее был совершенно спокойным.

— С одной стороны, не очень хорошие — армия в опасности. Но с другой… В общем, я думаю, что скоро отправлюсь к отцу в Баланс.

— Вы… Генрих… поедете вместе с дофином?

— Франциск слег. Заболел. Он пока не может ехать.

— Бедный Франциск! Что с ним?

— Ничего страшного. Но я надеюсь, отец пошлет теперь за мной.

— Да, конечно. А что случилось с вашим братом?

— Он играл в теннис на солнце. Устал, захотел пить. А вы же знаете, он пьет только воду. Брат выпил и попросил еще.

Екатерина лежала не двигаясь, устремив взгляд в потолок.

— Итальянский парень?.. — медленно произнесла она.

— Ну да, этот молодой граф. Вы знаете. Новый виночерпий Франциска. В общем, жара, холодная вода… Франциск почувствовал недомогание и ушел к себе. Отец будет недоволен и обязательно отчитает его за это.

Екатерина молчала. Генрих был рядом, но сейчас она думала не о нем. Перед ней стояло лицо Себастьяна. Екатерина помнила фанатический блеск в его глазах.

Весь двор оплакивал смерть дофина. И никто не смел сообщить эту новость Франциску, который, находясь в Балансе, знал лишь, что сын заболел.

Потрясение было всеобщим. Молодой человек, еще несколько дней назад живой и здоровый, вдруг умер. Конечно, он не отличался крепким здоровьем, но был достаточно силен, чтобы заниматься спортом. Его смерть была неожиданной, и поэтому казалась таинственной.

Придворные врачи подтвердили, что причиной гибели дофина стала вода, которую он выпил.

По двору поползли слухи:

«Вы слышали? Воду принес виночерпий. Он итальянец».

Необходимо было поставить в известность короля. Выполнение этой скорбной миссии поручили его лучшему другу, кардиналу Лотарингскому. Но даже кардинал, несмотря на все свое красноречие, никак не мог решиться сообщить королю ужасную новость. Он долго стоял перед Франциском, мялся и в конце концов смог лишь промямлить, что пришел с неважными новостями.

Франциск сразу же догадался, что речь идет о его старшем сыне, который, как он знал, был болен, торопливо перекрестился и спросил:

— Мальчику стало хуже? Скажите мне все. Не скрывайте ничего.

В глазах кардинала заблестели слезы.

— Мальчику хуже, Ваше Величество… Никто не может противиться Божьей воле…

Голос кардинала сорвался, и Франциск крикнул:

— Я понял! Вы