Я был готов поклясться, что она сверкнула глазами в мою сторону, будто меня услышала. Я сглотнул, заставил себя двигаться дальше. Она меня не тронет, так сказал Хирон.

Странно было видеть ее среди смертных, рядом с ней что стражники, что Пелей казались выцветшими, поблекшими, хотя это ее кожа была бледна как кость. Она держалась от них вдалеке, пронзая небо своим нечеловеческим ростом. Стража со страхом и почтением опускала перед ней взгляды.

Ахилл соскочил с лошади, я спешился вслед за ним. Фетида обняла его, и я заметил, как переминаются с ноги на ногу стражники. Они гадали, какова на ощупь ее кожа; они радовались, что им не доведется этого узнать.

– Сын моего чрева, плоть моей плоти, Ахилл, – сказала она. Говорила она негромко, но ее слова разлетелись по всему двору. – Добро пожаловать домой.

– Благодарю, матушка, – сказал Ахилл.

Он понял, что так она заявила о своих на него притязаниях. Мы все это поняли. Сыну полагалось первым поприветствовать отца, матери шли потом – если до них вообще доходило дело. Но она была богиней. Пелей поджал губы, но промолчал.

Когда она отпустила его, он подошел к отцу.

– Приветствую тебя дома, сын, – сказал Пелей.

После приветствия его богини-жены голос Пелея казался слабым, да и сам он заметно постарел. Нас не было во дворце три года.

– Приветствую и тебя, Патрокл.

Все взглянули на меня, я кое-как сумел поклониться. Я чувствовал на себе колючий взгляд Фетиды. Он обжигал кожу, словно бы я, продравшись сквозь заросли терновника, нырнул в океан. Я обрадовался, когда Ахилл снова заговорил:

– Что за вести, отец?

Пелей покосился на стражников. Слухи и домыслы, наверное, уже разлетелись по всем дворцовым коридорам.

– Вестей этих я пока никому не сообщал, да и не хотел, пока все не будут в сборе. Мы ждали только тебя. Идем, пора начинать.

Мы пошли за ним во дворец. Мне хотелось поговорить с Ахиллом, но я не смел – сразу за нами шла Фетида. Слуги разбегались от нее в стороны, охали от изумления. Богиня! На каменном полу не слышалось звука ее шагов.

Трапезная была заставлена столами и лавками. Слуги сновали туда-сюда с блюдами еды, таскали до краев налитые вином чаши. У самого входа был возведен помост. Здесь воссядет Пелей, подле жены и сына. Три места. У меня пылали щеки. А чего еще я ждал?

Даже посреди шумных приготовлений был слышен голос Ахилла:

– Отец, я не вижу места для Патрокла.

Я покраснел еще сильнее.

– Ахилл… – зашептал было я.

Ничего, хотел сказать я. Пустяки, я сяду вместе с остальными. Но он не обращал на меня внимания.

– Патрокл – мой спутник. Его место рядом со мной.

У Фетиды засверкали глаза. Я так и чувствовал исходящий от них огонь. Она уже открыла рот, чтобы возразить сыну.

– Быть посему, – сказал Пелей.

Он подал знак слуге, и на помосте добавили еще одно место – по счастью, на противоположном от Фетиды конце стола. Стараясь сделаться как можно незаметнее, я прошел вслед за Ахиллом к нашим местам.

– Теперь она меня возненавидит, – сказал я.

– Она тебя и так ненавидит, – ответил он, сверкнув улыбкой.

Но спокойнее мне не стало.

– Почему она здесь? – прошептал я.

Только что-то по-настоящему важное заставило бы ее подняться на землю из морских пещер. И ее презрение ко мне не шло ни в какое сравнение с тем, как она смотрела на Пелея.

Ахилл покачал головой:

– Не знаю. Странно это все. Я с самого детства не видел их вместе.

Я вспомнил прощальное напутствие, которое Хирон дал Ахиллу: тебе стоит подумать над ответом.

– Хирон думает, что эти вести о войне.

Ахилл нахмурился:

– В Микенах вечно кто-нибудь с кем-нибудь воюет. Не понимаю, зачем тогда звать нас.

Пелей уселся, распорядитель три раза коротко протрубил в рог. Сигнал – пора к столу. Обычно люди собирались не сразу: кто-то медлил на поле для упражнений, кто-то доделывал то, чем был занят. Но в этот раз народ повалил в трапезную потоком – как вода, пробившая зимний лед. Вскоре зала уже трещала по швам, люди перешептывались, расталкивая друг друга, чтобы усесться. Возбуждение в их голосах звенело, нарастало. Никто не прикрикивал на слуг, не отгонял от столов попрошаек-псов. Все думали только о муже из Микен и вестях, которые он принес.

Фетида тоже сидела за столом. Перед ней не было ни блюда, ни ножа; боги питаются нектаром и амброзией, ароматом подношений, что мы сжигаем в их честь, вином, которое мы льем на их алтари. Странно, снаружи она вся так и сияла, а здесь ее почти не было видно. Громоздкая, простая мебель словно бы и ее сделала меньше.

Пелей встал. Люди, даже на самых дальних лавках, мгновенно затихли. Царь воздел чашу.

– Я получил известия из Микен, от сыновей Атрея, Агамемнона и Менелая.

Последние перешептывания, возня на лавках теперь прекратились окончательно. Замерли даже слуги. Я не дышал. Под столом Ахилл прижался ногой к моей ноге.

– Совершено преступление. – Пелей снова помолчал, будто обдумывая то, что собирался сказать. – Жену Менелая, царицу Елену, похитили из дворца в Спарте.

Елена! Тихонько зашептались мужчины. С тех пор как она вышла замуж, рассказы о ее красоте только умножились. Менелай обнес дворец толстой двойной стеной; он целое десятилетие учил своих воинов оборонять эти стены. Но все его труды пошли прахом, и ее все-таки похитили. Кто же совершил такое?

– Менелай принимал у себя посланников троянского царя Приама. Их возглавлял сын Приама, царевич Парис, и это он в ответе за содеянное. Он выкрал царицу Спарты из ее опочивальни, пока царь спал.

Возмущенный ропот. Только житель востока может так отплатить за гостеприимство. Всем известно, что они купаются в благовониях, что легкая жизнь давно их развратила. Настоящий герой взял бы ее силой, вооружившись одним только мечом.

– Агамемнон и Микены просят мужей Эллады отплыть в царство Приама, чтобы спасти Елену. Троя богата, и, по слухам, захватить ее будет легко. Воины привезут домой почет и богатства.

Хорошо сказано. Богатство и слава – вот за что наш народ обычно готов убивать.

– Они попросили меня выслать отряд воинов из Фтии, и я согласился. – Он подождал, пока перешептывания стихнут, и добавил: – Но принуждать я никого не стану. И сам войско не поведу.

– А кто же его поведет? – прокричал кто-то.

– Это еще не решено, – ответил Пелей.

Но я заметил, как он бросил взгляд на сына.

Нет, подумал я. Я вцепился в край стула. Не сейчас. Лицо сидевшей напротив меня Фетиды было холодным, застывшим, взгляд – отстраненным. Она знала, что так будет, вдруг дошло до меня. Она хочет, чтобы он отплыл с ними. Хирон и розовая пещера теперь казались до невозможного далекими, детской идиллией. Теперь я понял всю серьезность слов Хирона: весь мир скажет, что Ахилл рожден для войны. Что его руки и быстрые ноги годятся только для этого – для того, чтобы пробить крепкие стены Трои. Они бросят его в гущу троянских копий и, торжествуя, будут глядеть, как его белые руки краснеют от крови.