Я рванулся к несчастному, упал, в дверь уже били чем-то тяжелым, надеюсь, они ее выломают и сумеют его спасти. Что же делать мне? Наверное, в первую очередь надо было попытаться извлечь оружие, причиняющее ему такую боль. Но когда я, стоя на коленях, попытался выдернуть страшный нож из раны, кровь хлынула волной, заливая мне руки! Посол захрипел, вздрогнул всем телом и замер навсегда. Господи Боже, что же тут происходит?!

– Папа-а-а-а!!!

Двери распахнулись, в кабинет вбежали люди. Рыжеволосая веселушка Энни упала в обморок, я попытался встать, отбросил окровавленный нож, чтобы попросить всех срочно вызвать русскую полицию и не дать им затоптать следы, но здоровый детина, из тех, что встречали меня у ворот, почему-то начал крутить мне руки за спину.

– Вы с ума сошли! Что вы делаете? Сейчас же отпустите меня-я…

Я вырывался, но ему на подмогу подоспели еще два лакея и дворецкий, кто-то снова ударил меня по голове, потом еще и еще, второй раз за сегодня отправляя в теплую вязкую темноту. Это было несправедливо. И это никого не волновало.

Наверное, меня связали, заткнули рот и куда-то увезли. Скорее всего, в тюрьму. Потому что на этот раз я очнулся от холода, на каменном полу, а за зарешеченным оконцем уже вставал холодный северный рассвет. Кажется, все подумали, что поймали убийцу. Самое ужасное, что даже я не уверен в том, что этого не делал…

Камера моего заключения была маленькой, низкой и абсолютно пустой. Ни скамьи, ни кровати, ни медной кружки с водой. Пахло сыростью и мочой, хотя если встать у зарешеченного оконца, расположенного под самым потолком, то дышать было легче. Я попытался успокоиться и обстоятельно вспомнить все, что произошло со мной вчера в доме английского посланника.

Тренированная память филолога услужливо подсказала напыщенные речи сэра Эдварда Челлендера, почти слово в слово, но категорически отказывалась раскрывать то, что произошло от того момента, как он назвал меня «щенком» и когда я вновь увидел его уже на полу с ножом в горле. А ведь именно в этом провале и крылась истинная правда о таинственном убийце.

О человеке, проникшем через окно, одним ударом вырубившем меня и наверняка за что-то зарезавшем английского посла. Причем, я уверен, сэр Эдвард его знал! Знал, иначе бы он попытался предупредить меня об опасности, а он был абсолютно спокоен, когда смотрел мне за спину. Черт, да он даже успел улыбнуться и кивнуть. А еще эта странная буква S на паркете…

– Пожалуй, вот в этот раз мне точно следовало бы взять с собой папиного денщика, – неизвестно кому, вслух сообщил я. – Он бы не допустил всего этого. По крайней мере, точно не позволил бы увезти меня в тюрьму…

Верный казак Матвей, хоть и был постоянной занозой в заднице, невероятно раздражая, но ведь, с другой стороны, всегда умудрялся спасать меня от всех напастей.

С момента нашей первой встречи, не слишком приятной для меня, все остальное время этот суровый бородач, с обритой головой и невероятно широкими плечами, кажется, только и делал, что досаждал мне и защищал меня. В обоих случаях это было правдой, и это ему удавалось.

Им управляло какое-то средневековое чувство вассальной верности и долга. Ведь вроде бы кто я ему? Всего лишь блудный сын его командира. Отец наверняка просил его защищать и заботиться обо мне, но я ничем не выразил хоть какое-то желание подвергаться этой опеке. Более того, я откровенно гнал его! А теперь, получается, что этот грубиян мог быть единственным, кто не позволил бы и самому дьяволу ударить меня в спину.

– Я дурак, – с полной уверенностью, в очередной раз, признал я, и дверь моего узилища заскрипела на петлях.

В помещение вошли два солдата, при ружьях, один из них молча кивнул мне, указывая на выход. Спорить не хотелось. Даже если сейчас меня выведут на расстрел или к виселице, это лучше, чем заживо гнить в этом каменном мешке. Мы довольно долго шли по каким-то коридорам, освещаемым лишь факелами или свечами, а потом достигли довольно просторного зала, где за столом, с бумагой и чернильницей, сидел скромный человек в серо-зеленом мундире. Солдаты встали на караул за моей спиной.

– Строгов Михаил Николаевич, – то ли спросил, то ли обозначил он, подняв абсолютно неприметное, гладко выбритое лицо. – Дворянин, российскоподданный, большую часть жизни проведший в Великобритании. Вернулись на родину несколько дней назад по просьбе умирающего отца. Как же вы умудрились за столь короткое время попасть в самую пучину международной политики и более того – оказаться замешанным в заговор против государя?

Я кротко выдохнул. Потом вспомнил свой единственный визит в английскую полицию и решил, что нет ничего лучше, чем чистосердечное признание.

– Сударь, не имею чести вас знать…

– Вам это и не нужно.

– Хорошо. Тогда позвольте рассказать вам все, что я знаю, с самого начала.

– Сделайте милость, – он чуть откинулся на стуле и сцепил пальцы рук на столе.

– Рассказ будет долгим. – Я откашлялся в кулак и начал.

…Начал с того самого злополучного выстрела, который привел к моему изгнанию из родового поместья Строговых. О его письме, полученном мною много лет спустя. О том, как и при каких условиях произошло мое знакомство с юной леди Челлендер. О своем возвращении домой, о смерти отца, о его похоронах и необычайных событиях, последовавших за ними.

Потом о приезде в Санкт-Петербург, в гостеприимный дом добрейшего генерала Воронцова, и высочайшей аудиенции, полученной мною у государя. О приглашении на ужин и приеме в особняке английского посла, нападении неизвестного или неизвестных и обо всем, что за этим последовало.

– Это все? Вы ни о чем не умалчиваете?

Я кивнул: да, все. Чиновник внимательно смотрел мне в глаза.

Единственно, о чем я умалчивал, так это о серебряном браслете Цепных Псов, который все так же отягощал мое запястье. Но теперь у меня уже хватало мозгов не упоминать его даже намеком. А спросили бы напрямую, так соврал, что это просто модное мужское украшение.

– Что ж, Михаил Николаевич, – после долгой паузы протянул судебный чин. – Следствие обладает необходимыми доказательствами правоты ваших слов. Да и поручительство его сиятельства графа Воронцова тоже имеет свой вес. Я не смею далее держать вас здесь. Однако…

Я с надеждой вскинул голову, не веря своим ушам. Неужели в той самой страшной России, которой меня всегда так пугали, все-таки существует закон и справедливость?

– Вы будете должны дать слово дворянина, что самостоятельно разберетесь во всем этом темном деле.

– Разумеется, я клянусь…

– Не мне, – прервал он, вставая.

В ту же минуту распахнулась дверь смежной комнаты и в помещение для допроса вошел сам государь Александр Второй. Невольно я опустил голову.

– Молодой человек, я все слышал. Будьте же любезны избавить меня от всех возмущенных нот Европы и докажите, что вы действительно не имеете никакого отношения к смерти сэра Эдварда.