Из крепости в беспорядке выступила турецкая конница. Сыпанули вслед алые фески редифов, образовывая отдаленное подобие строя. Это гарнизон, не выдержав обстрела, бросился на прорыв.

— Будет дело! — оскалился Половицын, стараясь перекричать канонаду. Над полевыми батареями расцвели пороховые цветки выстрелов, и, прежде чем ветер запоздало донес гром залпов, строй турок проредили разрывы долетевших гранат. Редифов косила шрапнель, рявкнули тяжелые двадцатичетырехфунтовки, смешивая в стане врага живое и неживое. И тотчас, пронизав все звуки боя, протрубил атаку горн. От стука двух тысяч копыт задрожала земля, все четыре полковых сотни, выстроившись подобием серпа, устремились на турок с фланга. Казалось, прошла секунда и расстояние в полмили сократилось до длины шашки.

Казаков было больше, действовали они слаженно и зло, вынуждая турок показывать спины. Есаул Половицын, вклинившись далеко вперед, рубился вкруговую, издали напоминая медведя на псарне. Страшная шашка его брызгала кровью, секла, не встречая преграды. Ревин свистнул казаков из своей сотни и пошел есаулу навстречу.

— То правильно! — прогудел Половицын.

— Чего? — Ревин не понял.

— То правильно, что не обложили кругом, — Половицын отер пот тыльной стороной ладони. — Турка, его ежели к стене прижмешь, начинает зубы казать. А так драпает, как миленький. Кишка у него слабовата…

Кибардин сам в свалку не лез, приказы рассылал через вестовых, не желая красоваться ни перед начальством, ни перед подчиненными. Полковник просто выполнял свою полковничью работу.

— Ротмистр, — встретил он явившегося по приказу Ревина. — Понимаю, что не по профилю вашему задание, но выбирать не приходится. Вот там, — полковник указал рукой, — уж который час пехота не может взять фортификацию. Поступайте с вашей сотней в распоряжение полковника Кормухина, — и, оглядев забрызганный кровью мундир Ревина, добавил: – И не суйтесь вы сами в пекло, Христом-Богом прошу…

Полковника Ревин отыскал возле штабной палатки на холме. Оттуда прекрасно просматривалась панорама развернувшихся баталий. Во фланге наступающих русских войск, словно нарыв, остался турецкий форт, со всех сторон окруженный серыми пехотными ротами. Ревин подоспел как раз вовремя, чтобы наблюдать, как под плотным огнем с укреплений захлебнулось очередное раскатистое "ура!". Пехота откатывалась назад, неся убитых и раненых. Позади полковника толпились адъютанты, ожидая приказаний. Но приказаний не следовало. Не отрываясь от бинокля, Кормухин мусолил во рту крепкую папиросу из дешевых сортов табака и также крепко матерился себе под нос. Ревин отдал честь, отрекомендовался.

— Вас еще мне не доставало, — раздраженно отмахнулся полковник. Лицо он имел испитое, с какой-то нездоровой отзеленью набрякших мешков под водянистыми глазами.

— Семенов! — проскрипел полковник. Из группы адъютантов отделился молоденький поручик, остановился на безопасном отдалении.

— Семенов, скажи любезный, на кой хер мне кавалерия, когда я просил пушки? А? — полковник в ярости хватил оземь биноклем и ринулся на поручика с кулаками.

— Господин полковник! — Ревин удержал Кормухина за локоть. — На пару слов… Ревин намеренно пренебрег уставным обращением "ваше высокоблагородие", подчеркнув тем самым, что Кормухин не начальник ему, и плевать он, в общем, хотел на полковничьи эполеты. Но зачем Ревин попер на рожон в очередной раз, он и сам сказать не мог. Видимо на роду ему было написано пререкаться с полковниками. Или с генералами.

— Ваше поведение не делает вам чести, — проговорил Ревин негромко. — От вас ждут приказов. Возьмите себя в руки!..

— Ты еще учить меня будешь, мальчишка?! — взбеленился Кормухин, брызгая слюной. — Да ты еще титьку сосал, когда…

— Соберите всех стрелков на одном направлении, — не обращая внимания на оскорбления, продолжил Ревин. — Нанесите основной удар узким фронтом, не распыляйте силы по периметру. И солдат постройте цепями, а не "ящиком". Кормухин осекся на полуслове.

— Гм, — проговорил он через некоторое время, — Дело говоришь… Говорите… Ротмистр… Прошу меня простить. Нервы ни к черту стали…

Ревин кивнул, принимая извинения.

— Семенов! — гаркнул полковник. — Командиров рот ко мне! И коня!..

Пехота перегруппировывалась. Под несмолкаемый барабанный треск прапора выстреливали команды своими лужеными глотками, тасуя серошинельную массу. Подводы увозили раненых, наспех обмотанных бинтами, дожидались своей очереди и завернутые в рогожку трупы, стасканные рядками. Солдаты, проходя мимо, отводили взгляд, каждый представлял под рогожкой, видно, себя. Поутихла и стрельба с форта – турки наблюдали за приготовлениями русских, гадая, откуда ждать атаки. С Кормухиным тоже произошли перемены. Как-то он просветлел лицом, приосанился. И вряд ли виной тому послужил разговор с Ревиным, всего вероятней, причиной стало то, что полковничий кулак нашел таки себе точку приложения. Под горячую руку попался обозный интендант, не пожелавший выдавать стрелкам патроны сверх нормы. Теперь вот бегал вслед за Кормухиным, ожидая распоряжений, а на полфизиономии его расплывался роскошный фонарь. Ревинская сотня толклась в сторонке. Кони пытались щипать траву, а казаки поглядывали туда, где остался полк, изнывали, разгоряченные боем, от бездействия.

— И заметьте, — с Ревиным поравнялся Кормухин, попридержал, запыхавшись, поводья. — Ни одного посыльного из генеральского штаба. Ни одного!.. Это у нас всегда так, коли победа – так благодаря полководческому гению командования. А коли нет, то это ты виноват, полковник, нарушил, мол, предписанную диспозицию. Не желаете? — Кормухин протянул плоскую фляжку.

— Благодарю покорно, — Ревин отказался.

— Зря, — Кормухин от души приложился к горлышку. — Через полчаса протрубят атаку, — полковник вытер губы рукавом. — Я намерен оставить вашу сотню в резерве. Что вы думаете по этому поводу, ротмистр?

— Думаю, что моя сотня здесь не для того, чтобы стоять в резерве.

— Ваша стихия – быстрые фланговые удары, — Кормухин снова взвился. — Эта истина известна даже безусым юнцам! Путь туда, — полковник махнул стеком в сторону форта, — возлежит по телам. Вы желаете, чтобы я пустил казаков в лоб, в мясорубку?

— Это было бы глупо, — спокойно возразил Ревин. — Когда пехота возьмет на штыки первые редуты, мы ударим вот отсюда. — Ноготь постучал по планшетке. Место ровное, домчим впереди ветра. И никто нас там не будет ждать…

— Вы не прорветесь на укрепления – лошади переломают ноги. Ревин вздохнул.

— У нас довольно странная страна, вы не находите? Лошадей жалеют больше, чем людей… Мы спешимся, дойдя до редутов.

— Виданное ли дело! Казаков ссаживать с коней!..

— Решайте, — Ревин дернул плечом.

— Ладно, я послушал вас в большом, почему же не послушать в малом. Поступайте, как знаете…

— Слушаюсь! Мы сейчас сделаем вид что уходим, и к началу атаки выйдем на исходную.